Пустой мир 3. Короны королей (СИ)

— Это я у тебя должен спроить, что ты натворил?! — прошипел гористарец, ответив вопрос на вопрос, и, выхватив кортик, с силой всадил его в ладонь пленника, пришпилив к столу. Де Семпри взвыл от боли, а когда лезвие резко выдернули обратно, закричал еще сильнее. Де Мордер схватил его за волосы и вывернул голову так, чтобы заглянуть прямо в глаза. — О чем ты договорился с остезейцами за моей спиной? Тебе мало того, что сначала ты предал графство, перебежав к тристанцу, а потом предал еще и его, прибежав сюда как побитая собака? Теперь еще решил полизать сапоги Союзу? Что они собирались здесь сделать?!

— Я ничего не знаю! — взвыл Де Семпри, но кортик снова вошел в его ладонь, только под другим углом, ломая тонкие кости. Все попытки оправдаться тут же прервались новыми воплями боли.

— Неправильный ответ, — хладнокровно сказал Де Мордер, снова выдирая нож из раны. Оттуда опять брызнула кровь, заливая столешницу, но успел убрать руку прежде, чем она попала на рукав, — остезеец сам мне сказал, что у вас была договоренность. И можешь не рассчитывать, что будешь и дальше интересен Союзу, так что отвечай! — зарычав, он снова воткнул кортик в уже изуродованную кисть, прокручивая лезвие так, что допрашиваемый задергался, пытаясь спасти руку, но держали его крепко.

— Матерь Небесная! Как же больно! — стонал Де Семпри. — Мордер! Мы же договорились, я не собирался тебя обманывать! Почему ты слушаешь какого-то остезейца, а не меня? Я ведь тоже гористарец!

— Ты изменник и предатель! — зарычал Де Мордер, под истошные крики пленника втыкая в его ладонь кортик снова и снова, превращая руку в кровавое месиво. — Если расскажешь все честно, то еще можешь спасти собственную шкуру! И не смей больше даже заикаться про то, что ты гористарский вассал! Ты продался тристанскому барону! А он плевать на тебя хотел, раз не торопится спасать!

Допрос продолжался, но Де Семпри оказался крепче, чем можно было предположить. Хотя скорее всего Де Мордер оказался не очень умелым в пыточном деле, гораздо больше желая заставить пленника страдать, чем действительно получить он него важную информацию. И ломали бывшего гористарского вассала довольно долго, изуродовав сначала одну руку, а когда на ней фактически не осталось живого места, приступили ко второй. Лишь когда речь зашла о том, чтобы применить более изощренные пытки, Де Семпри сломался быстро и неожиданно, прося лишь о том, чтобы его отпустили живым. В таком случае он обещал рассказать все, что знает и даже указать на тех, кто мог знать еще больше.

Говорил он торопливо, захлебываясь слезами и путая слова, но его рассказ заинтересовал владельца замка, велевшего все записать, чтобы случайно о чем-нибудь не забыть или не пропустить. Де Семпри, прижимая к груди и баюкая изуродованные и наскоро перевязанные руки, рассказывал о планах тристанского барона снова объединить Гористарский феод под единым контролем для того, чтобы использовать его войска в сражениях с Саальтом, где сложившаяся ситуация на фронте далека от благополучной. Естественно, о независимости в таком случае и речи не шло, весь контроль над феодом осуществлялся бы через вдовствующую графиню. А регентский совет собирались устранить сразу, как только ситуация на территории феода нормализуется. Ничего, о чем раньше не задумывался сам, Де Мордер не услышал, но такое признание только убедило его в правильности всех своих действий. Поскольку, согласившись на все условия, он превратился бы в марионетку тристанского барона, и шансов выпутаться из сложившегося положения в таком случае практически не оставалось.

Зато гораздо интереснее оказалось то, что Де Семпри рассказал про остезейцев. Союз собирался контролировать не только Гористарское графство, но и Тристанский баронат. Все произошедшее являлось частью общей комбинации, в которой даже Де Ално оказался заранее записанной в расход пешкой. Гористарцы в войсках этого феодала были заменены наемниками, хранившими верность лишь остезейцу, и по щелчку пальцами с легкостью отдавшими своего так называемого сюзерена с остатками его собственных войск на растерзание гарнизону Екидехии.

Бунт Де Ално и его последующее подавление должны были не только вычистить ряды гористарских вассалов от любой оппозиции, но и обеспечить переход леди Миривиль и юного наследника под контроль остезейского представителя. Если бы нынешний хозяин Екидехии подчинился, у них все могло бы получиться, и Де Мордеру еще пришлось бы отвечать перед тристанским бароном за срыв его плана. Чем бы все это закончилось для гористарского вассала, можно было не уточнять.

Остезейский союз рассчитывал давить на Гористарское графство посредством контроля над наследником, а на Тристанский баронат через леди Миривиль, с которой, по их сведениям, у Эдварда были гораздо более тесные отношения, чем могли сложиться между дворянином и его пленницей. И чем больше Де Мордер слушал рассказ Де Семпри о том, что могло произойти, тем больше у него портилось настроение, поскольку он понимал, что всего лишь пешка на игровом поле, масштаб которого он боялся даже представить. Одновременно с этим у него появлялась уверенность в своих нынешних действиях, идущих наперекор замыслам остальных участников этой многоходовой комбинации. Его собственный план, оказавшийся гораздо проще и эффективнее, по итогам стал единственным полностью реализованным. И графиня, и наследник находились в его руках, приведение к присяге уцелевших вассалов тоже не должно было занять много времени. А после всего этого, объединив все гористарские войска, он намеревался идти на Мыс Харкии, выбить оттуда фларские силы и вернуть графству прежнюю славу и значение.

— Я больше ничего не знаю, — простонал Де Семпри, не обращая внимания на вытекающую из уголка рта каплю крови, — правда, больше ничего…

— Больше и не надо, — ответил Де Мордер, доставая из кобуры пистолет. Тристанский вассал успел только протестующе вскрикнуть, когда остезеец выстрелил ему в лицо.

***

— Самовлюбленный дурак, — прохрипел Де Люми, несколько придя в себя, отлежавшись на холодном и грязном цементном полу одиночной камеры. Не без труда забравшись на скрипучий металлический лежак, остезеец прислонился к стене, прикрыв глаза и пытаясь успокоиться. Провал первого плана еще не означал провала всей операции, хотя за то, что выпустил ситуацию из-под контроля, его вряд ли похвалят. Втянув носом воздух и тут же закашлявшись, Де Люми сплюнул скопившуюся во рту кровь, — если не хочешь считаться с нами, придется тебя заставить. Святое Небо, я же предупреждал, что полагаться на этих людей не стоит, во истину, ничто не достается нам так дешево и не обходится так дорого, как глупость.

Подвальные помещения крепости, где находились тюремные уровни, располагались очень глубоко; перекрытия из нескольких слоев бетона, керамита и защитных материалов, лишали возможности подать хотя бы один сигнал оттуда наружу без помощи проводных линий связи. И все же, Остезейский Союз не смог бы распространить свое влияние так сильно, если бы прибегал исключительно к стандартным способам связи. Существовали и другие, более совершенные возможности связаться с другим человеком, находящимся даже на расстоянии нескольких световых лет от точки вызова.

Для этого надо только было сосредоточиться и успокоиться, что в его состоянии было во многом проблематичным, физическая боль мешала концентрации. Де Люми постарался сесть как можно удобнее, чтобы не отвлекаться на посторонние ощущения, и снова закрыл глаза, стараясь выкинуть из головы все лишние мысли. Техника такой тайной связи требовала от человека индивидуальной одаренности и наличия определенных навыков, и потому представителями Союза в других феодах выступали только те, кто смог ее освоить, независимо от того, были ли они представителями благородных домов или простолюдинами.

Сознание постепенно успокоилось, и бесконечная суматоха мыслей сменилась спокойной и безжизненной пустотой, в которой яркой точкой горел его ментальный посыл, ожидающий отклика. Даже у тренированного человека не всегда хватало сил, чтобы найти в этой бесконечности того, кто сможет ему ответить, но и эту проблему остезейцы смогли решить, используя посредников, самостоятельно реагирующих на подобные вызовы. Де Люми почувствовал уже знакомое присутствие чужой воли, и не стал сопротивляться, когда она потянула его за собой. Наоборот, напряжение прошло, это означало, что он все сделал правильно.