Завещание предков

   Наконец вырвав из кармана пайцзу, я выехал вперёд.

   - Анхаарал гэх гийцетгэл! - Я не уверен, что произнес фразу правильно и на всякий случай вытянул перед собой руку с деревянным пропуском.

   - Ты что делаешь, боярин? - Тихо прошептал Борис. - Их же всего два десятка.

   Глядя на степняков шепчу в ответ:

   - А в деревне, что там впереди остальные. Этих порубим, а дальше что?

   Из строя выехал монгол и вгляделся в пайцзу, коротко кивнул, выкрикнул команду, после чего степняки, развернувшись, ушли по тропе к деревне.

   - Надо было к полудню ближе идти, а мы верхом пошли. - Сказал Бравый. - Но с другой стороны, кто знает, где с бедой столкнёшься?

   - Нам до запасного лагеря здесь ближе. - Кивнул я. И, посмотрев на угрюмых парней, сказал:

   - Вот что, ребята. Там в деревне, скорей всего, поганые лагерем стоят. Нам, во что бы то ни стало, надо мимо них пройти, не дёргаясь. Нас они не тронут, но и нам на них даже смотреть не надо.

   Скрипнул зубами - что несу? Как нам пройти? Стоит кому-то косо посмотреть или схватиться за саблю, то сразу начнётся бой, и всем раненым в обозе конец.

   Растолковал это угрюмым новикам. Борис хмуро кивнул, соглашаясь, затем кивнул и Илья.

   - Надо остальным сказать. - Бравый развернул коня и поехал вдоль остановившихся саней.

  Мы выехали из подлеска и остановились, дожидаясь, перестроенный в две колонны обоз. Но всё равно он растянется, как не перестраивай. И прикрывать его трудно. Нам только до того края леса дойти и спокойно убраться подальше. Хоть и предстоит опять ночевать на морозе, но рядом не будет врагов, кроме холода. Сколько ещё не проснётся утром раненых? И ничем помочь не можем. Ничем! Хочется выть от бессилия, но нельзя.

  На поле перемещались табуны, а по краям леса горели костры и сидели табунщики. Справа, у самого края поля, стояла деревня, дворов на двадцать. Надо же, не спалили, как те, что нам встретились на пути от засад.

  От крайних домов, навстречу нам скакали всадники.

  - С сотню, мыслю, будет. - Бравый положил руку на эфес сабли и покосился на меня. - Одолеем, Володимир Иванович. После вчерашней сечи, эти нам на один зуб.

  - Одолеем, чего уж! - Илья задорно выехал вперёд, а Борис нахмурился. Видно, похожие мысли у нас с ним.

  Да, одолеем, но, сколько при этом поляжет наших? А раненых в санях кто оборонит?

  Покачал головой:

  - Нет, бояре, мы поедем мимо. - Я показал на вытягивающийся из леса обоз. - О них кто позаботиться?

  - Да, обоз, конечно, нам руки вяжет. - Иван Пантелеевич вздохнул.

  Степная сотня была уже близко, и я ткнул каблуками коня и выехал вперёд. Держа на вытянутой вперёд руке деревянный пропуск, кричу ту же фразу, что сказал дозору в лесу:

  - Анхаарал гэх гийцетгэл!

  Понимают, раз притормозили и чуть приподняли свои копья. Значит, правильно сказал. Степняки остановились в десяти саженях, встав полукольцом. Вперёд выехал один степняк, пригляделся, прищурившись к пайцзе, кивнул и, бросив злобный взгляд на меня, сказал:

  - Сайн.

  Развернул коня и махнул рукой.

  - Ард!

  И степная сотня, ускакала, разделившись на две части - половина к деревне, половина к табунам.

  - Сказал, как в душу плюнул, погань такая. - Бравый сам сплюнул, и подвигал саблю в ножнах.

  Мы уже на половине поля, а сани всё выезжают из леса. На противоположной стороне плотный лесной массив, а справа, у самого края деревни, виднеется пролесок. Вот туда и придётся свернуть. Показываю куда править вознице на первых санях, и обоз начинает приближаться к деревне.

  - Кгарррг!

  Черный ворон пролетел вперёд и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями, а я, привстав на стременах, закрутил головой.

  О чем он предупредил в этот раз? Что может случиться?

  Полусотня степняков, что ушла в поле за табуны, не видна, наверно находится на другой стороне поля, охраняя лошадей. Другая в деревне, и до нас им нет дела. У нас пайцза, выданная самим Батыем, что ещё?

  Присмотревшись, увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.

  Пускаю коня быстрей и вместе со всеми боярами, подрезаю обоз, чтоб встать и идти справа от него.

  Приблизились к деревне, и стало понятно, что я прав. Донёсся плач, причитания, и открылась картина грабежа. Злость накатила волной. Отвернулся, чтобы не видеть всего этого. Даже глаза закрыл. Каждый удар сердца как гром набата, а пайцза стала жечь, словно раскалённое железо.

  Чувствовал себя предателем, Кутерьмой. Мы, русские вои и идём мимо, а там, в деревне, хозяйничают степные шакалы.

  Обоз с ранеными связывал нас по рукам. Если бы не он!

  Оглянулся - от того края леса только отошли последние сани. Головные начали втягиваться в перелесок. Скорей бы. Кричу, чтоб ускорились, а сам кошусь на мрачных бояр. Они с ненавистью смотрят на поганых, но молчат, понимая, что и как. Ведь, атакуй мы эту полусотню, останется обоз без прикрытия, а те поганые, что ушли в поле, запросто перебьют всех на санях и ударят нам в спину. Вот и скрипели зубами от бессилия.

  Чертова пайцза. Перехватил её рукой и с силой сжал, сорвав с бечевы.

  Половина обоза в перелеске. Крики в деревне усиливаются. Из крайней избы выскакивает молодая женщина, одетая в одну рубаху и с рыданием бросается в нашу сторону.

  - А-а-а... спасите... родненькие!

  За ней, смеясь, кидается степняк, и настигает её почти рядом с нами. Свалив женщину резким ударом в спину, поганый хватает женщину за волосы и, намотав их на руку, смотрит на нас.

  - Урус гоо бёсгёй эмэгтэй хён. Сайна. - Ощеривается и тащит жертву в сторону домов.

  И тут мои глаза встречаются с глазами этой женщины.

  Раздавленная пайцза летит в снег и сверкает клинок, разваливая монгола пополам. Стряхивая с сабли кровь, пускаю коня в галоп. В секунды долетели до саней с награбленным. Бояре в иступлении работают саблями, вымещая всю злость и ярость на поганых. Все степняки, что находились на улице, в мгновение изрублены. Из двора напротив выскакивают два монгола. Первый поднимает щит, принимая удар меча, но Горинский клинок входит в него как в масло. Второй поганый, вереща, скрывается за дверью. Ратники соскакивают с коней и вламываются в дома. Оттуда доносится звон стали и яростные крики.

  Всё, с этими покончено. Что там другая половина степняков?

  Разворачиваюсь и скачу на край деревни, где привстав на стременах, вглядываюсь в поле.

  Черт, так и есть! Табуны ушли далеко, но видно, что от них скачут всадники. Услышали звуки боя, или просто возвращаются обратно?

  - Эй! Сюда!

  Но, в запале, меня никто не слышит. Вижу Лисина, высочившего из двора с саблей в руке.

  - Илья, всех сюда! Поганые!

  Тот кивает и кидается с криком по дворам, а я смотрю на поле.

  Черт! Их больше чем полусотня. Втрое больше. Об этом меня предупреждал ворон?

  Собирается всего сорок ратников. Против полутора сотен? Видно, врал мне сон, не у реки мне погибать, а здесь.

  Рысью огибаем обоз, медленно втягивающийся в лес. Очень, очень медленно он ползёт. А степняки уже разогнались. Ничего, сейчас мы их притормозим.

  Осадив коня, открываю тул. Лук в руку, стелу к тетиве. Рядом шуршат, доставая стрелы и луки бояре.

   - Мало стрел, Володимир Иванович. - Глядя на степняков произнёс Бравый.

   - Значит, промахиваться нельзя, Иван Пантелеевич.

   Хмыкает Горин. Ну да, он не промахнётся. Хорошо бы чтоб не промахнулись и остальные.

   - Бей!

  Защелкали луки. Я привычно выцеливаю врага, как будто видя вблизи его перекошенное лицо.

  На! Поганый откидывается назад со стрелой в глазу. Почти весь передний ряд покатился по снежной целине. Строй сбился, но скорость не сбросил.