Завещание предков

  - Странно мне слышать такие пораженческие слова от боевого офицера. - Я присел рядом. - Скоро совсем стемнеет, а там, Бог даст, лесом уйдем. В лесу найдём древо, оно и подлечит тебя.

  Кубин слабо улыбнулся:

  - Сам баял - лешие зимой спят.

  - Тогда обойдёмся без них. Крепитесь, поручик. Жить надо, сражаться надо. Кто, если не мы?

  За стеной раздался голос монгола:

  - Урусуты! Великий хан восхищен вашим мужеством. Он хочет увидеть "мехел багатура" и поговорить с ним.

  Я поднялся и перехватил поводья у Бориса Велесова.

  - Пойду с Батыем толковать, а то этот орун надоел хуже горькой редьки.

  Поднялся в седло и потянул поводья.

  - Володимир Иванович... - Борис замялся, поглядывая на меня, - я хотел... спасибо за то, что жизнь мне спасли.

  - Это долг мой как... - Чуть не проговорился я. - В общем, я поехал, а вы тут смотрите, носами не щелкайте.

  И, подмигнув Борису, выехал за стену, где степняк, в который раз орал свой призыв.

  - Урусуты! Великий хан... - Монгол, увидев меня, замолчал.

  - Что вылупился? - Ухмыльнулся ему. - Я буду за "мехел багатура". Веди к своему хану.

  Медленно меня оглядел. А что, в чем был в том и поехал. Налатник разорван в клочья, латные рукавицы в том же состоянии, шлем помят, а бронь богато разукрашена в бурый цвет кровью врага. Нормальный вид "мехел багатура".

  Наконец степняк кивнул:

  - Хан ждёт. - И направил коня вниз, а я глянул вверх - ворон так и кружил. Помахал ему рукой:

  - Ты со мной, дружище? Ну, пошли с серым кречетом побеседуем. - И поехал следом за поганым.

  Монгольские тысячи стоящие у подножия холма раздались в стороны, пропуская нас.

  - Хичирхэг... мехел... - Шепот летел над всадниками. Ну да, я ваша смерть. По крайней мере, поганых больше сотни положил. Жаль, что мало, но ещё не вечер. Вырваться бы из ваших тисков, да сил ещё собрать. И на реке Сить вломить вам так, чтобы летели впереди своего визга и дорогу на Русь позабыли.

  Ханская гвардия тоже раздалась в стороны, пропуская нас, и тут же окружила. Степняк, не оборачиваясь, бросил через плечо:

  - Ждать тут. - И проехал вперёд. За ним строй коричневых монгол сомкнулся, а я остался в окружении двойного кольца из тяжелых всадников. Из-под шлемов меня сверлили взглядом сотни глаз. Зевая, расставил руки в стороны и потянулся, разминая своё тело. Ханская гвардия тут же опустила и нацелила на меня копья, а задние ряды моментально натянули луки.

  Вона как! Боитесь?

  - Не дрейфь, не трону я вас, пока. Ишь, какие нервные! - Мне стало смешно. Интересно, а если я чихну, они своими стрелами меня сразу в ёжика превратят? Самое смешное, что совсем не страшно.

  Как ни странно, копья опустили, но луки не убрали. Только тетиву ослабили.

  - Анхаарал гэх гийцетгэл!

  Строй раздвинулся, и внутрь круга въехали всадники. Пригляделся - кто тут Батый? А, конечно, вот этот, в самом центре, с величавым выражением на лице. На белом коне, в богато разукрашенных халатах, поверх которых надета позолоченная кольчуга и налатник с мехом. Да и конь у него красавец! А рядом пожилой воин с суровым взглядом - это, значит, Сугдей. Кто остальные? Не важно.

  Они остановились в десяти метрах от меня. Чуть вперёд выдвинулся давнишний монгол, который вещал желание хана взглянуть на чудо-богатыря.

  - Склонись, урус, перед повелителем!

  Я усмехнулся:

  - Счас, разбежался.

  Слитный шелест лат и на меня опять нацелились сотни стрел. Но всадник на белом скакуне что-то тихо произнес, а седой резко выкрикнул и копья с луками опустились. Глашатай склонился, выслушивая тихую речь хана, затем выпрямился и сказал:

  - Ты не Ефпатий Коловрат. Хан хотел видеть его.

  - Да, я не Коловрат. Он погиб. Ваши пороки его убили.

  Батый покивал с закрытыми глазами, а Сугдей, вдруг, выкрикнул:

  - Хэн ху, эрчтей цэрэг?

  Не дождавшись переводчика, сказал:

  - У нас все великие воины, монгол. А я простой боярин. Звать меня Владимир.

  Степняк, чуть помедлив, перевёл Батыю мои слова. Тот выслушал, кивнул и опять тихо что-то сказал, а толмач произнёс:

  - Великий хан восхищен вашим мужеством, церик Владимир. Ему нравятся сильные воины. Великий хан желает видеть таких богатуров в своём войске.

  Как назло, накатила зевота, и я, подавив зевок, резко выпрямился:

  - Я торговать своей честью не собираюсь. Русский я, русским навек и останусь. Так хану и переведи.

  Батый долго на меня смотрел, потом толмач, выслушав хана, сказал:

  - Великому хану по сердцу смелые воины. А по сему.... Великий хан повелевает. Всех уруских воинов отпустить с миром. Вы можете забрать всех погибших воев с собой и с честью похоронить их.

  Вот это номер! Нас отпускают. Прав, прав Кулибин - история своё возьмет. Нет никакого "эффекта бабочки", нет ничего, что помешает течению уже свершенной истории. А свою судьбу человек может творить только в своём времени.

  Из-за ханской свиты появился всадник в черном халате. Он пристально посмотрел на меня и, подъехав к Батыю, что-то сказал. Толмач, тут же, перевёл:

  - Ты тот Велесов, что бился у реки с двумя сотнями против двадцати.

  Я пожал плечами:

  - Да я тот Велесов. И что? - И пригляделся к тому монголу. Злость накатила волной, это был Буол. Жив, тварь. Жаль Борзов погиб, ну ничего, сочтёмся.

  - Ты убил много воинов хана.

  - Мы ведь враги. - Подавив очередной зевок и пожав плечами, сказал я, при этом пристально смотря на Буола. Не достать, далеко стоит. И вон сколько стрел направлено, просто не успею.

  Батый долго смотрел на меня, наконец, двинув чуть вперед коня, впервые сказал громко:

  - Би холдуулах чи. Бид мєн цуглах, миний дайсан

  И я понял его, повторив про себя - конечно, встретимся. А хан развернулся и ускакал прочь. Вслед за ним двинулась его свита, затем, обтекая меня на почтительном расстоянии, ушла ханская гвардия.

  Я озирался, не понимая - что происходит? Монголы уходили, игнорируя меня и оставшихся на холме русских ратников. Ну да, как в истории и писано, то есть в сказании о Ефпатии. Пожав плечами, повернул коня и медленно поехал к укреплению. Там наверно тоже не понимают - что всё это значит?

  На середине холма меня нагнал глашатай.

  - Урус, вот возьми. С этим вас не тронут. - И сунул что-то в руку. Глянул и усмехнулся - на руке лежала деревяная пайцза. Такая же, как мы сорвали с шеи Кутерьмы.

  - Уй-ча!

  Монгол опустил копьё и начал разгоняться. Я толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу. Щит наискось, рогатину на врага.

  Удар!

  В последний момент успеваю отбросить вражеское копьё в сторону, но всё равно щит от удара, трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдаёт в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Вижу, что степняк повернулся и тоже стряхнул остатки своего щита с руки. Это радует, хоть будут равные шансы. А монгол поднимает копьё и орёт:

  - Уй-ча!

  Наклонив копьё, поганый опять атакует. Дал коню по бокам, разгоняясь, левой рукой рванул саблю и наклонился вперёд, держа клинок перед собой.

  С силой выбрасываю рогатину вперёд, целя степняку в грудь, а саблей подбиваю наконечник его копья вверх. Не успел. Страшный удар вырывает из седла.

  У-у-ус-с-с...!

  Всё тело сразу отдалось тупой болью. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Сырость и холод проникает под доспех и приносит облегчение, но ненадолго. Рукой провожу по плечу - монгольское копьё, соскользнув с нагрудника, вспороло кольчугу, и, не достав до тела, прошло вдоль подоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но всё равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

  А я его всё-таки достал!