Россия за облаком

— По святцам — Митя выходит, — чуток покривив от истины, сказала Шурка. — Там ещё Харлампий, Порфирий и Власий выпадают…

— Нет уж, пусть будет Димитрий, — постановила свекровь. — Харлампиев нам только не хватает.

Шурка вздохнула с облегчением. Очень уж холюсь назвать сына Митрошкой, в честь брата, который уже почти и не помнится.

— Ребятёночек-то в самую серёдку Петрова поста зачат, — заметила свекровь. — Грех это.

— Такие дела с мужа надо спрашивать, — не осталась в долгу Феоктиста. — Пост или не пост, а жена мужа из постели вытолкать не может. Так что это от него зависит, будет грех или нет.

Свекровушка поджала губы и в скором времени ушла. Мужчины Лопастовы тоже собрались и двинулись праздновать рождение сына и внука в ночном клубе, где Серёжа был своим человеком. Платон пришёл с кухни, уселся возле кроватки, стал смотреть на внучонка, слушать, как Фектя поёт:
Ладушки, ладушки, Где были? — У бабушки! Что ели? — Кашку! Что пили? — Бражку! Нюхали табачок, Повалились на бочок!

Вот и вернулся Митрошка в семью. А что фамилия у него Лопастов, так кровь савостинская. Лопастовы ушли и гуляют где-то, а Савостины рядом сидят.
Баю баюшки-баю, Колотушек надаю. Колотушек двадцать пять, Будет Митя крепко спать.

Фектя с Шурой пошли на кухню пить чай. Платон остался возле кроватки. Сидел, положив тяжёлую руку на загородку. Была бы люлька, можно было бы покачать внука, а тут — что делать? Сидишь неприкаянно, как лишний.

— Мам, — спросила Шура, наливая матери чаю, как полагается, полную чашку до самых краёв, — что-то вы с отцом нерадостные. Не приглянулся Митрошка?

Фектя хотела что-то сказать, даже улыбнуться попыталась, но губы задрожали и улыбки не вышло. Вместо того слёзы потекли по враз состарившимся щекам.

— Мама, ты что?

— Митрошка у тебя чудо, — выдавила Фектя, — а вот дома у нас — беда. Не хотели тебя расстраивать, а как умолчать? Никита пропал. Полковник из города приезжал, с военкомата, сказал, что Никита в Туркестане без вести пропавший. Двух его товарищей убитыми нашли, а его ни живого, ни мёртвого, нигде нету.

Шурка сидела, закусив губу, Фектя молча плакала, слёзы капали, переполняя налитую до краёв чашку. Митрошка разлепил сонные глаза, и Платон, сглотнув ком, запел тихонько, хотя прежде даже родным детям колыбельных не певал:
Ай люли-люли-люли! Прилетели к нам гули. Стали гули ворковать, Начал Митя засыпать. * * *

Легко сказать: убежал. Убежать-то убежал, да из огня в полымя. В девятнадцатом веке идёт военный семьдесят седьмой год, а это не самое лучшее время для пеших прогулок по Туркестану, особенно для одинокого русского солдата. Турецкие эмиссары весь мусульманский мир возмутили против Российской державы, и среди туркменских племён немало таких, что к их словам прислушиваются. Вот Копетдаг синеет на горизонте, и там в плодородном оазисе угнездилась неприступная твердыня ахальских текинцев: Геок-Тепе. Приземистые глинобитные стены, приподнятые ровно на такую высоту, чтобы лихой наездник не мог