Капитан Филибер

и повесят «товарищи», буду знать, за что. А за что они вздернут вас, когда придут? Ясно за что – за шею! И знаешь, сколько ко мне в отряд записалось? Аж двадцать семь человек. И те после разбежались. Вот так и воюем. Не Сиверс нас разобьет – свои сдадут, вот что страшно. Как ты у себя в Каменноугольном держишься, не представляю. А теперь… Хочу у Корнилова батальон выпросить – всего на одну операцию. Есть задумка «товарищей» потрепать, может, еще несколько дней выиграем. А ты, Филибер, вот что: к Корнилову не ходи, и к Алексееву не ходи. Они – кубыть Иван Иванович с Иваном Никифоровичем у Гоголя – меж собой разобраться не могут. Ты с Деникиным поговори, Антон Иванович среди этих… музыкантов самый вменяемый. Нет, лучше сделаем. Я сегодня Каледину скажу, он записочку черкнет… Тебя не только выслушают – ковровую дорожку простелят. И не пропадай, Филибер, самое время сейчас вместе держаться. Самое, я тебе скажу, время!..
* * *

За окном шел снег и рота красноармейцев…

Я толкнул тяжелую дверь, вдохнул чистый морозный воздух, оглянулся… Как в детстве: сначала налево, потом направо. Со снегом – угадал, вовсю валит. А красноармейцы скоро пожалуют…

Одернул полушубок, поправил башлык (никак не научусь носить!). Увы, кожаное пальто сейчас не по сезону.

Пуста Барочная. Красная армия пока не подвалила, Белая меж собой разбирается (кубыть Иван Иванович с Иваном Никифоровичем), простому обывателю лишний раз высовывать нос в такую непогоду ни к чему. Извозчиков нет, таксомотор только в самом центре поймаешь… Пешком? А куда деваться?

Сапоги скользили по снегу, холод забирался под плохо завязанный башлык… «На сером снегу волкам приманка: пять офицеров, консервов банка…» Мой новый лучший друг не спешил раскрывать главную Военную Тайну – свою «задумку». Еще один Кибальчиш – с большими ушами… Через несколько дней он двинется в рейд на станцию Глубокая, где сейчас штаб большевиков, готовящих наступление на Каменскую-Новочеркасск. Возьмет с собой чуть больше роты – все, что сможет наскрести. Такое у него уже получалось – в Дебальцево, где была ликвидирована вся верхушка местной Красной гвардии. Но на этот раз фарт не выйдет. «Эх, шарабан мой, американка! А я девчонка да шарлатанка!» Как там дальше у Луговского? А никак:
Стой! Кто идет? Кончено. Залп!!

Ушастый даже не узнает, что Каледин расщедрится: даст ему сразу полковника, минуя одно звание. Так и отправится на последний смотр в синих погонах с одним просветом. Предупредить? А послушает? Конечно, не послушает, у него – и у Каледина, и у всех остальных – только и надежда на такие рейды, на булавочные уколы в брюхо нарождающейся непобедимой и легендарной Рачьей и Собачьей РККА. Вот и рискуют, кладут головы.
Эх, раз (и), два (и) – горе не беда. Направо околесица, налево лабуда…

Снег бил в лицо, рукам было зябко даже в карманах, по пустой улице мела поземка. «Итак, начинается песня о ветре, о ветре, обутом в солдатские гетры, о гетрах, идущих дорогой войны, о войнах, которым стихи не