Воспоминания из будущего (СИ)

Если Падме родит от Энакина, то она погибнет. Натали, моя дочь, погибнет. Спаси её. Спаси меня. Спаси Вселенную. Не позволяй Энакину завладеть тобой. Я знаю, что ты сильный. И я знаю, что ты справишься. Итак, твоя задача — остановить Энакина. Сделай всё, что угодно. Прямо сейчас ты стоишь с направленным вверх световым мечом напротив человека, который любит тебя и который будет любить тебя всю свою жизнь, несмотря ни на что. Останься с ним. Он поможет тебе. Он вытащит тебя из тьмы, куда ты постепенно падаешь. Ради меня и ради себя — положись на Юэна. Если ты изменишь будущее, ничего не произойдёт. Всё это — лишь предупреждение. Никто в нынешнем времени не погибнет, всё продолжится так, как есть. Здесь случай не с прошлым, поэтому всё пройдёт без какой-либо опасности для настоящего. Ничего не изменится.

Я прощаюсь с тобой сейчас, уверенная, что рассказала всё, что было надо. Прощай, дорогой сын. Если у тебя всё получится, мы встретимся с тобой в другой жизни и воссоединимся в образе матери и сына.

И помни, Хейден. Отрицательный мир — это наше собственное сознание. Потому что нет страшнее тюрьмы, чем разум.

***

Энакин вернулся обратно, вновь почувствовав, как стоит на твёрдом камне, ведущем его прямо к Оби-Вану. Горячая лава плескалась внизу и кидала свои брызги вокруг, иногда попадая на части одежды и быстро расплавляя их. Воздух был насквозь пропитан гневом, было до невозможности душно и горячо. По лицу Энакина каплями медленно струился пот. Он видел перед собой глаза своего бывшего учителя, возвёдшего меч в его сторону. Его дикий взгляд выражал безмерную усталость, а ещё — злость, внутреннюю душевную борьбу. Он не мог смириться с поручением убить своего ученика. Убить человека, которого он любил в обеих жизнях. Ещё больше он не мог принять тот факт, что его единственная любовь прямо сейчас была нацелена на лишение Оби-Вана жизни.

— Я был плохим учителем, — смог промолвить тот, жадно глотая слёзы так, что они уже драли горло.

Энакин, неожиданно для них самих, опустил свой меч и ослабил хватку. Он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, проглатывая комок в горле.

— Зато вы были прекрасным профессором.

Перед его глазами стоял образ Евы — святой, настрадавшейся сполна в своей бесконечно долгой жизни. Её лик как будто витал воздухе прямо у его глаз. Он всё ещё слышал — где-то далеко, в сознании — её голос, моливший о спасении.

И он готов был спасти.

«Ради мамы…»

Он развернул свой меч и, с силой нажав на него, вонзил в собственное тело.

А затем всё исчезло.

========== Часть 31 ==========

Хейден не чувствовал ничего. Ничего не видел и не помнил. Как ни пытался он возродить в памяти последние сцены, у него ничего не выходило. И это было страшно.

Он боялся. Да, он боялся, и он не знал, накатывал ли на него такой страх ещё когда-либо в его жизни, такой короткой, неполной, скучной жизни. Но одновременно с этим он был спокоен как никогда. Как будто он стоял на пороге перед безнадежностью и безо всяких сожалений и сомнений ступал в пропасть, отрекаясь от всего, что он любил или чем дорожил. Ему было все равно, как если бы он прямо сейчас делал новый глоток воздуха или поднимал голову, чтобы посмотреть на небо. Как будто он проводил рукой по морской глади, ничего под собой не ощущая. Странное было это чувство. И, наверное, самое угнетающее — это с каждой секундой нарастающее равнодушие.

Он огляделся. Уже нечего было терять. Все, что ждало его, наверняка потеряло всякий смысл и больше не будет его тревожить. Все ценности и устои, которых он придерживался, всего лишь пережиток прошлого. Это больше ему не принадлежало. Он не обладал ничем и сам ничего из себя не представлял — просто душа, блуждающая во времени и пространстве.

Эмоций не было тоже. Ни печали, ни сожалений, ни радости — казалось бы, может, это спокойствие? Увы, нет. Спокойствия он тоже не чувствовал.

Воспоминания? Хейден провёл руками по лицу, пытаясь представить, как он выглядит. Но очертания носа и губ, мелкие шероховатости кожи и вырез глаз не помог ему создать свой собственный образ. Он и имени своего вспомнить не мог. Какие уж тут воспоминания?

Он не чувствовал своей одежды. Она на нем присутствовала, но он словно был призраком и явно не ощущал той тяжести, которой обычно обладает эта самая одежда.

Это был уже не Хейден, а мелкие атомы, которые раньше были им. Ещё немного — и они распадутся. Совсем чуть-чуть, только рукой пошевелить. Как по приказу, Хейден вытянул перед собой длинную бледную руку и покрутил пальцами. Удивительно, он не чувствовал даже таких движений. Чтобы удостовериться, он пошевелил ногами — словно вата, две конечности болтались в воздухе. Хейден даже не мог понять, сидит он или стоит. А может, он лежит?

И как, черт возьми, его зовут? Хотя… это тоже не важно, если он здесь.

Он оглянулся. Может быть, так и выглядит рай? Или ад? Кто вообще выдумал эти пространства? Может, их и вовсе никогда не существовало, а есть лишь вот эта переходная фаза между жизнью и смертью? И он навсегда останется здесь, ничего не помня и не ощущая.

Наверное, здесь было красиво. И воздух здесь явно был — он видел, как тонкие волоски на руке слегка вздымаются время от времени. Вот только воздух ему не нужен был. Потому что плечи его не вздымались, а грудь не опускалась каждую пару-тройку секунд в спокойном темпе. Должно ли здесь быть страшно? Хейден не знал. И не хотел знать — ему было все равно.

Перед ним расстилалась бесконечность. Белое густое пространство, заполонявшее все, все вокруг, еле-еле расступалось. Воздух был белым, поверхность под ногами была белой, и то, что люди называют небом, тоже было белым. Хейден был как в тумане, только этот белый цвет был настолько девственно чистым, что поверить в происходящее было трудно. Вещество, окружавшее его, было плотным — слишком плотным, чтобы проникнуть сквозь него.

Хейден попробовал переставить ноги. Он не чувствовал, как сделал шаг, зато увидел, что вроде бы его тело перенеслось чуть вперёд. Это уже было хорошо.

Только куда он идёт?

И… зачем ему вообще куда-то идти?..

Есть ли какой-то смысл в его действиях или же теперь смысла не существовало вообще? Как и самого Хейдена?

Хороший вопрос — существовало ли что-либо сейчас? Но ведь если он стоит здесь, значит, он должен быть здесь. Значит, кому-то это нужно. Но кому?..

Его кто-то ждёт? Он ждёт кого-то? Ему поручено что-либо сделать? Но что можно сделать в этом густом бесконечном полотне?!

Однако он понимал, что это не просто завеса. Здесь существовало что-то ещё, как бы внутри этого вещества. Потому что воздух все ещё колыхал волосы на его руках — и, возможно, голове.

Хейден закрыл глаза. Вдохнуть не получалось. Теперь на смену равнодушию пришло любопытство.

А почему он здесь? Какова его цель и… может ли кто-либо присутствовать здесь ещё? Почему он задаётся этим вопросом? Возможно… он должен кого-то ждать?

Как будто молния сверкнула у него перед глазами и на секунду его ослепила. А затем — всё резко изменилось. Хейден как будто проснулся от назойливого и странного сна. Обычно такие сны снятся нам, когда мы страдаем от болезни, и всё никак не можем выбраться из них, а они всё накатывают с новой силой, и мы просыпаемся среди ночи, глядя в потолок, желая, чтобы поскорее наступило утро.

В случае с Хейденом утро наступило прямо сейчас. Равнодушие отступило, и отступило с такой огромной силой, что он как будто стоял под сильнейшим напором ветра и едва держался на ногах, чтобы не упасть. В ушах послышался непрекращающийся звон, словно его оглушили тяжёлым ударом по голове и он только что очнулся. Всё, происходившее секунды назад, уже казалось чем-то неестественным, неправильным, выдуманным. Этого всего не существовало. Он мог чувствовать!

Сполна глотнув воздуха, Хейден как заново родился. Он был опьянён этим вдохом, тяжело было дышать, а глаза так бы и выскочили наружу. Он больше не чувствовал себя скоплением атомов — он был самим собой, снова, ощущая всю тяжесть своего тела, в полной мере осознавая, кто он такой и что здесь делает. О господи.