Кроманьонец (СИ)

Утаре молчала два дня и на ласку отвечала неохотно, а на третий, наверное, придя в своих размышлениях к какому-то компромиссу, защебетала. Говорила о том, как ей нравится плыть со мной по реке и что, оказывается, совсем неплохо попробовать начать новую жизнь. Мы, по ее мнению, будем первыми, у кого это получится вдвоем. Она долго думала и решила, что обязательно получится!

Слушая ее болтовню, я успокоился. Полагал, она переживает разлуку с близкими. А оказалось, все это время, она боролась со страхами.

"Жизнь прожил, а женщин так и не научился понимать. Эх..."

Вскоре изливать душу любимой надоело, и она стала задавать вопросы, куда мы плывем и что я собираюсь делать? Хотел бы я ей ответить, но сам знал только, что хочу добраться до гор, а доберемся ли вообще туда, был не уверен. Показать ей сейчас, что сомнения и меня терзают, счел глупым. Сказал, чтобы не волновалась, посмотрела на мир вокруг, хоть раз в жизни, не думая о том, что обязательно нужно что-то делать, выжить в нем. Задумалась. Ненадолго.

- Лоло, как можно так? Не думать?

- Посмотри на кувшинки. Нет у них шкур и шить они не умеют, а одеты в красивые одежды, радуют глаза. А птицы! Нет у них рук, но живут они в домах, почти как "люди" и всегда сыты, щебечут, поют. А все потому, что тот, кто создал все, что ты видишь вокруг, позаботился и о своих творениях. Понимаешь?

- Понимаю.

Снова задумалась. Ненадолго...

***

Луга и березовые рощи остались позади. Бескрайняя степь, поросшая разнотравьем, раскинулась по оба берега. Белые валуны высились вокруг, некоторые из них возвышались над берегом выше человеческого роста. Я, поглядывая на них и вдаль, уже стал сожалеть, что не сходил поохотиться в какой-нибудь лесок. Проплывая мимо группы таких камней, заметил над ними роение пчел. Перестал грести, а когда лодку отнесло метров на сто по течению, стал править к берегу и причалил в метрах двадцати от странных камней.

К счастью небо затянуло тучками, и солнце не палило так безжалостно, как с утра. Отправив Утаре по берегу, собрать хоть что-нибудь для костра, я натянул штаны и чуни, надел кухлянку и шапку. Вымазал руки и лицо грязью, отправился посмотреть, что там над камнями делают пчелы? Напевая известную в будущем песенку, что тучка я, а не медведь, осторожно крался к камням. Едва увидел среди них белые пирамидки сот, наполненные темным медом, не став искушать судьбу, вернулся к лодке.

Утаре пришла ни с чем. Сбросив с себя одежду, к ее возвращению с помощью своего чудо ножа я уже успел накосить стожок ковыля. Не спрашивая, зачем я это делаю, любимая стала помогать мне. Спустившись к воде, нарезал еще камыша и осоки.

Перекусив копченой рыбкой, сложил траву перед камнями с подветренной стороны и поджег ее. Бросил в пламя и охапки свежих растений. Пока костерки дымили, снова надел на себя зимнюю одежду и, вымазавшись в грязи, пошел к камням. Пчелы все еще там летали. Но над сотами их было немного. Достав нож, я срезал несколько пирамидок прямо с ползающими по ним насекомыми и, чертыхаясь, кто-то из них смог таки укусить за руки и в щеку, я побежал к реке. Мне показалось, что ограбленные пчелы отстали от меня. Положив добычу на траву, я снял шапку и почувствовал, как холодеют ноги. Вся она была усыпана умирающими насекомыми. Пчелы ползали по ней, а за ними тянулись и вырванные жала. Ту же картину я увидел и на штанах и кухлянке. Можно сказать, повезло, что в лицо получил только один укус. И от него щека напухла так, что правый глаз заплыл.

Мед оказался на вкус просто божественным нектаром. Мы жевали соты и сплевывали воск на листья лопуха. Утаре, увидев, мое опухшее лицо очень испугалась, а тогда, слизывая с пальцев тягучий мед, добродушно посмеивалась.

Задерживаться у камней не стали, поплыли дальше. Уж очень мне не хотелось проводить ночь без огня. К счастью, вскоре на горизонте показалась темная полоска леса. Но доплыли мы к нему, когда стемнело. Лес оказался сосновым. Устроившись на опушке, улеглись спать.

Утром нас разбудили волчицы, решившие забраться к нам под плащи. Полежав еще немного, пока вокруг не развиднелось, я встал и натянул на лук тетиву. Утаре тоже решила составить мне компанию. Опухоль со щеки немного спала, но место укуса стало сильно чесаться. Немного задержался у вещей, отыскивая чашку с барсучьим жиром. Как-то уже наступал на пчелу, и вроде тогда мазь быстро сняла отек.

Совсем недалеко от опушки мы вышли к ягоднику. То там, то тут виднелись заросли малины и черники. Ягоды были еще незрелые, но в кустарнике паслась огромная стая тетеревов. Без особых усилий мы подстрелили десяток птиц. Накормили волчиц и, содрав с крупного петуха вместе с перьями шкуру, зажарили тушку на углях.

Загрузив лодку, снова отправились в плавание.

Какое-то время мы плыли мимо сосен, затенявших реку от солнца, вскоре зеленых великанов потеснили заросли ольхи, а за ними снова увидели луга и лиственный лес вдали, на опушку которого вышли люди. Их было трое. Мне показалось, что нас они тоже заметили, и я помахал им рукой. Тут же они скрылись в лесу и меня такое поведение чужаков обеспокоило.

До заката мы видели их еще два раза. Опасаясь, что намерения у них могли оказаться враждебными, причалил к противоположному берегу. Кусты ивы, конечно, не так хороши для ночевки, как лес, но сухостоя и валежника мы обнаружили там с избытком, чтобы ночью не замерзнуть.

Рассчитывая на волчиц, лег спать, не тревожась о внезапном нападении, но копье и топор из лодки достал, положил рядом. Долбленку мы припрятали в кустах неподалеку от места ночевки.

Может, мне показалось, но ночью на том берегу я слышал шаги. И волки поднимались, смотрели туда. С утра решил проверить. Действительно, прямо напротив нашего костра трава была примята. Неизвестность порождает страх. Я не боялся чужаков, но беспокоился об Утаре. Мы снова поплыли, на всякий случай, держа луки с натянутыми тетивами.

Волчицы дремали, я греб, а когда уставал, весло забирала Утаре. Как оказалось, с этой работой она была знакома. Чужаков мы больше не видели, а вскоре выплыли на большую воду.

"Неужели уже приплыли к Балатону?" - удивился я, хотя, скорее обрадовался. По моим прикидкам полпути осталось позади. Голубая, кристально-чистая вода, в которой на глубине можно было разглядеть резвящуюся форель, манила. Дно озера было песчаным. Берега видны не все и вправо и влево водная гладь тянулась до горизонта. А те, что я видел, были крутыми и высокими, поросшие лесом.

Вспомнилось, как называли в будущем реку, что нам предстояло еще найти. Ее называли то ли Зала, то ли Драва и именно по ней мы, как я думаю, доплывем до Альп. Плыть через озеро к другому берегу я не рискнул. По моим прикидкам до него было километров восемь, может, десять. Свернул налево и правил вдоль берега, поглядывая, куда можно причалить.

Плыли часа два, солнце уже спряталось за лесом на другом берегу, но было еще светло. Вода в озере позеленела, и все чаще стали встречаться заросли камыша. Я правил совсем рядом с ними, надеясь обнаружить проход к берегу. Наконец, камыш закончился, и я увидел базальтовые скалы на берегу, а между ними удобный проход к лесу. Там мы и вытащили лодку на берег.

Утаре пошла за хворостом, а я стал выгружать наши вещи. Прошло где-то полчаса, а любимой все нет. Вроде и волчицы спокойно себя ведут...

- Утаре! - заорал я.

В ответ, тишина, только рыба плеснулась неподалеку.

Схватив колчан и лук, едва сдержав себя, чтобы не побежать, пока не разберусь, что на самом деле произошло, пошел в лес.

Глава 19