Кроманьонец (СИ)

Может быть, этого всего не знали мои земляки из будущего, в пору моего детства и юности. Но использовали эту ягоду в двух случаях, сушили ее и готовили из нее вино, потому, что начинает бродить без всяких дрожжей. Как говорили тогда: "Опыт не пропьешь!" Собранные дары леса мы сушили, какую-то часть я, засыпав в кувшины, оставил бродить. Захотелось винцо ягодное сделать и тут. Под это дело налепил сосудов с узким голом. Кривые получились, за то смог горлышко плотно забить сухой травой. Через пару дней, закончим собирать ягоды, начну пробки резать. Срок к сливу первой партии вина уже на подходе.

Ягодная лихорадка случилась сама по себе. Не то, чтобы в этом мире я их не ел. Лакомился, конечно. Просто в краю Белок и на новом месте ягодники были небольшими, далеко в лес никто из нас не ходил. Жизнь в основном проходила у реки. А тут, обнаружив такое разнообразие, да еще и в огромном количестве, задумался, что с ними можно сделать? Если клюква и брусника до поздней осени достоят, то все остальные ягоды скоро отойдут. Вот, вместе с воспоминаниями из прошлой жизни и пришло решение сушить их и вино делать.

Собирались, как обычно. Положили в корзины немного мяса, две литровые или около того "фляги" - глиняные бутыли, закупоренные деревянными пробками. Резал я их, чтобы они входили в горлышко свободно, а с помощью обмотанной вокруг них травы, затычки садились уже плотно. Я подпоясался широким поясом, засунул за него первенца - топорик с лезвием из латуни...

Простите, друзья. Пережив так много интересного и несколько человеческих жизней в нашем историческом прошлом, я научился ценить и наслаждаться воспоминаниями таких мелочей, вроде сбора ягод и стал забывать о действительно важных, с точки зрения выживания событиях.

Работая с тем материалом, что удалось выплавить из руды, я пришел к выводу, что в ней было высокое содержание цинка. Отсюда и цвет металла получился не красный, а желтый. Когда получил результат от первой плавки, расплавил ту лепешку в глиняном тигельке. Горшочек таки лопнул, но дно его осталось целым, и расплавленный металл остался там. В итоге я получил металлическую болванку грамм на пятьдесят. Потом бил по ней камнем, растягивая, пока не сделал проволоку миллиметра три в диаметре. Ее порубил на кусочки сантиметров по семь-восемь. Расплющил одну сторону и просверлил костяным сверлом там отверстие, другую заточил, потирая о камень. Получилось сделать то, что задумывал. Мои иголки Утаре понравились. Точнее, получив семь металлических иголок, она была в восторге!

Всего из трофейной руды удалось выплавить грамм четыреста металла. Что из него отлить, долго не думал. Топор, нож и серп - тогда еще сомневался, что на все изделия латуни хватит.

Вылепил из воска модель небольшого, сантиметров пятнадцать в длину топорика, в будущем такие называли кельтами. Они имели втулку, которая насаживалась на изогнутое вверху топорище. Были мысли отлить просто пластину и крепить ее, как и каменные топоры, но захотелось сделать топор понадежнее. Потом, обмазал формочку глиной и внизу, проковырял отверстие до воска. Медленно обжигая ее на огне, по мере плавления воска сливал его в плошку. Когда весь воск вытек, обжег готовую форму в углях. Не поленился еще вылепить глиняную платформу, и пока она не засохла притопил в нее формочку кельта литником вверх.

В сделанный на днях тигелек из огнеупорной глины положил грамм двести - двести пятьдесят латуни, а относительно высокой огнеупорности от своих изделий к тому времени я добился. Вспомнил вначале мудреное слово - шамот. А потом и сделал. Натолок уже обожженной глины и добавил в свежую. Вроде таким простым путем в будущем добивались огнеупорности. У меня, по крайней мере, получилось. Все изделия разливались из одного тигля. Расплавив в нем металл, с помощью деревянного ухвата, вынул из углей и залил латунь в форму. Ее, позже, когда металл остыл, пришлось разбить. Литник перерубил не у самого основания, оставил немного. Этот пиптик расплющил и высверлил в нем отверстие, чтобы привязывать за него лезвие к топорищу, если кельтик и слетит с ручки после неудачного удара, то не потеряется.

На нож и серп воск не изводил. В глиняных кирпичиках вырезал углубления, чтобы получить в итоге необходимые формы пластин и залил в них расплавленный металл. Застывшие заготовки расковал на камне, заточил и посадил на деревянные ручки. Пусть мои первые изделия и выглядели уродцами, но функционально во всем превосходили свои каменные аналоги.

Подпоясавшись, прихватил колчан со стрелами, лук и корзину, был готов снова отправиться в лес за ягодами. Утаре лук тоже взяла. Стреляла она из него уже не хуже меня. Сама считала, что лучше. Стала так думать после одного происшествия. Однажды волчицы стадо куланов на дюну выгнали, и пока я смотрел на них, любимая, схватив лук, трех скакунов, очень похожих на ослов, успела подстрелить. Вот с тех пор она так и думает.

Собрались мы, как обычно и пошли в лес. Тогда решили, что идем в последний раз. Утаре настаивала, чтобы я еще в этом году сделал хранилища для зерна. Вроде, мышь в доме увидела. Пришлось мешок с пшеницей подвесить под крышу. А мне до холодов еще хотелось баньку соорудить, да с печкой, а не очагом. Осенью свободного времени не будет...

Луг за дюной там, где росла щучка, синел цветами васильков. Белыми пятнами у зарослей вейника цвел тысячелистник. Кое-где трава поднялась выше пояса, и поутру можно было выкупаться в росе. Тропку в низкорослой щучке мы натоптали, но все равно я шел первым, стараясь не промочить ноги. Выйдя к опушке, остановились, чтобы стряхнуть с мокасин и штанов росу. Намокшие от беготни по зарослям вейника волчицы отряхнулись и Муська, припав к земле, и подобрав под себя задние лапы, вытянулась в струнку. Мне ее поведение показалось странным. Я смотрел на луг, сверкающий в лучах восходящего Солнца, темную полоску далеких гор и ничего, так заинтересовавшее волчицу там не увидел.

Пока мы натягивали штаны и обувались, Муська не шевелилась и Пальма, усевшись чуть позади матери, тоже вглядывалась вдаль.

- Как думаешь, что с ними, - спросил я Утаре, показывая на волчиц.

- Не знаю, но думаю, что нужно это выяснить, - ответила любимая и стала натягивать тетиву на лук.

Хмыкнув в ответ, и я решил на всякий случай приготовить оружие к стрельбе. "Вдруг в высокой траве кто-то подкрадывается к нам?!" - подумалось, и я тут же улыбнулся. Будь так, наши волки уже были бы там, возле невидимых врагов.

Наверное, какая-то тучка закрыла солнышко, и трава на лугах перестала сверкать. Мне удалось рассмотреть вдалеке фигурки людей, бредущих вдоль реки. Показалось, что взрослых человек пять и два десятка детей с ними.

- Ты видишь?

Утаре ответила не сразу. Приложив ладонь козырьком к глазам, она вглядывалась вдаль.

- Люди! Люди идут! - закричала она, указывая луком в сторону реки.

Какое - то время я размышлял о ее соплеменниках, назвавшихся "людьми", потом сообразил, что, наверное, привыкнув к тому, что род и племя тут как-то называются, не правильно истолковал их ответ.

- Рано или поздно, но они дойдут к нашему дому. Нужно возвращаться...

- Мы поплывем им навстречу, - предложила Утаре.

"Ну, хоть ноги не намочим", - я кивнул, соглашаясь, и мы вернулись на дюну.

Утаре тоже решила, что чужаки идут с детьми. Как и я, она переживала, что наши волки могут напугать их. Я предложил из полоски кожи сделать для волчиц ошейники и привязать к ним веревку. Любимая, пожала плечами, посмотрела на меня, будто я только что пошутил, но все же за эту работу взялась.

Наблюдая за ней, я вспомнил, как когда-то делал себе доспехи. Но у Утаре были иголки. Она нагрела кончик одной и прожгла по краям будущих ошейников несколько дырочек. Вставив туда кожаные ремешки, вручила изделия мне. Надев их на волчиц, мы сели в лодку и поплыли навстречу чужаками. Пока я греб, Утаре пропустила под ошейники полутораметровые веревки. Привязывать их она не стала.