Грани (СИ)

В ответ Вестник снова переместил свой взгляд с Эрика в глубь улицы, что была позади и выжидающе смотрел в самую даль горизонта.

— Пока, полагаю, прямо — наконец произнес Вестник.

Эрик подумал, что эта ситуация не была слишком уж плохой. Он мертв, а хуже смерти уже ничего не будет (однако мысли о варке в котле его все еще не покинули). И если этот Далматинец предлагает простую прогулку, то будет не лучшим решением отказать первому, кого Эрик встретил в этом мире и с гордо поднятой головой удалиться в неизвестном направлении. Вопросы «как долго идти?» и «зачем?» улетучились из его головы. Но при этом Эрика не могло покинуть ощущение, что его спутник ощущает себя словно не в своей тарелке. Словно он так же, как и Эрик не до конца уверен в том, что происходит.

Между тем, Вестник Смерти действительно нервничал. В данный момент он ДУМАЛ, а это было настоящей проблемой, поскольку наличие мыслительных процессов у Вестников Смерти являлось непозволительной роскошью. Каких-либо запретов думать не существовало, просто это было НЕПРАВИЛЬНО. От дверной ручки никто не станет ожидать, что та в один момент сможет вычислить квадратный корень из двадцати пяти, или, скажем, подсказать хозяину квартиры, где он на этот раз оставил свои ключи от дома. Так же было и с Вестниками Смерти. Они просто не могли думать. Они этого и не делали, ведь мысли могли помешать выполнять работу, а Смерть этого бы не одобрила.

Существование самой Смерти имеет очень старые корни. Если попытаться их распутать, то ими можно было бы обернуть землю столько раз, что голова пошла бы кругом (пока не открутилась бы от вашей шеи и не покатилась бы в долгое и веселое путешествие). Все знают, что Смерть зародилась тогда, когда появилась первая Жизнь, иначе никак не могло бы быть. Спрос рождает предложение. Когда родилась Жизнь, "старуха с косой" приступила к своим обязанностям (К слову, данное изречение в этой ситуации слегка не верно. На самом деле Смерть была далеко не старухой, а молодой и СМЕРТЕЛЬНО очаровательной девушкой). Именно тогда она обрела свою форму, цвет и даже запах. Без появления Жизни она была всего лишь размытой и неоформленной сущностью, витавшей в просторах бескрайней вселенной. Она была всем и одновременно ничем. Но потом все изменилось — появилась та Жизнь, которую мы привыкли видеть. НАША Жизнь.

Сперва Жизни было не так много, но постепенно она расширялась, заполняя собой все вокруг, и с этим нужно было что-то делать. Поначалу Жизнь была не так разумна, и особых сложностей не возникало. Единственной сложностью в существовании простейшей бактерии был поиск ответа на вопрос: «Что все-таки могло бы быть сложного в ее существовании?»

Постепенно Жизнь начала приобретать разум и даже научилась осознавать сам факт своего существования. Тогда-то все и началось. Жизнь людей была ценнее жизни простого мотылька. Жизнь — это неограниченное плодородное поле. Отличие было лишь в том — кто, как и чем сможет его засеять, и что из этого выйдет в конечном итоге. В жизненном земледелии преобладала человеческая раса. Люди начали понимать, что нужно воспроизвести как можно больше других людей. Разных людей. Но приходила Смерть: одни люди просто засыпали, а другие понимали, что засыпают навсегда.

Отношение к Смерти у людей было самое разнообразное. Это привлекло Смерть. В определенный момент она осознала, что наблюдать за людьми при жизни куда интереснее, чем при их смерти. Зачем приходить к людям под конец представления, когда можно успеть на самую главную часть всего процесса? Так и появились слуги самой Смерти. Ловцы Душ. Жнецы. Вестники Смерти. Казалось бы, их обязанности были просты и понятны для каждого. Но теперь что-то пошло не так. Вопросов было слишком много.

Что Вестник здесь делает? Конечно, он знал, это была его непосредственная работа, но… Вестник никак не мог вспомнить, как ИМЕННО он оказался здесь. Почему Вестник не забрал душу того мальчика у шоссе? Очевидно, это не составляло большой проблемы. Так или иначе, на замену одному Вестнику придет кто-то другой и закончит его работу. Души не должны разгуливать по миру живых. Но что эта была за вспышка? Неужели это была ТА САМАЯ вспышка? И что делать с той женщиной? Женщина, несомненно, была угрозой всему. Она заставила Вестника думать! Почему он думает об этом? Почему он вообще думает хоть о чем-то? И почему в его груди все еще что-то бешено колотится?

Пока Вестник осознавал все причуды наличия собственных чувств и мыслей, Эрик старался спокойно держаться в этой атмосфере тишины и неловкости. Попутно он принялся заниматься своим уже полюбившимся делом — рассмотрением окружающего.

Эрик и Вестник шли по главной улице города. Это напомнило Эрику постапокалиптическую картину из кинофильмов. Огромный пустой город с растущими деревьями и машинами на парковках, еще не до конца заполненные мусорные баки и газеты у порогов домов. Но главным фактором была нескончаемая гнетущая пустота. Ряды домов и деревьев с каждым шагом начинали редеть все сильнее. Люди и вовсе пропали с поля зрения, словно провалились под землю. В конце пути на горизонте уже перестало проглядываться хоть что-либо. Словно огромный серый туман поселился впереди, закрывая видимый глазу простор. Постепенно начали пропадать и звуки. Еще один миг, и вот уже туман окутывал Эрика, его спутника и все вокруг. Вдруг все перестало существовать (по крайней мере, в зоне видимости, что все равно не внушало спокойствия).

Чтобы окончательно не сойти с ума от навалившихся перемен, Эрик не придумал ничего лучше, чем… свистеть. И если прислушаться, то в этом свисте можно было разобрать конкретную мелодию.

Вестник Смерти посмотрел на Эрика слегка озадаченно.

— Я подумал, это разрядит обстановку, — смущенно пояснил Эрик. — Вы не особо разговорчивы. Слышали эту мелодию раньше? Это "Nirvana" — классика наших дней. Надеюсь у вас здесь есть хорошие проигрыватели.

Внезапно Вестник словно бы проснулся от долгого сна и, сосредоточившись, начал внимательно разглядывать Эрика. Слишком внимательно, словно от этого зависела чья-то жизнь.

Наконец, Вестник задал вопрос, которому сам удивился:

— Почему вы решили умереть?

На самом деле вопрос был задан не столько Вестником, сколько тем, что не так давно поселился внутри его сущности.

«Это тепло, — подумал Вестник, — Это тепло во мне… неужели это…».

Тепло… душа?

С появлением души внутри (пусть даже не своей собственной) Вестника охватили чувства растерянности и удивления, но эти чувства были не единственными. Он осознавал, что теперь в его ассортименте сотни различных эмоций, которые он способен выражать, комбинируя в любом порядке. Он мог себе это ПОЗВОЛИТЬ. А значит, он уже перестал быть самим собой. Что же будет дальше?

Еще одна родившаяся в его душе эмоция была страхом. Если бы страх был ощутим не только разумом, но и телом, на все сто процентов своей силы, то он имел бы вид огромной ледяной глыбы, раскалывающей тело пополам. Эта эмоция была не самая светлая, но она была настоящая, живая.

В ожидании ответа Вестник Смерти начал теребить свой галстук, явно нервничая с каждой секундой все больше и больше. Теперь он казался Эрику юнцом, одевшимся в лучший костюм отца дабы показаться на своем первом собеседовании во всей красе.

Наконец, собеседник Вестника решил, что любому заданному вопросу, несомненно, необходим ответ (или хотя бы подобие ответа).

— Наверное, потому что…

Эрик честно пытался трезво рассуждать над ответом на этот вопрос. Он уже не так сильно нервничал, и даже туман его больше не пугал. Ведь он не один, и если его спутник спокоен, то и ему волноваться особо не о чем. А потому Эрик решил говорить открыто, ведь рамок больше не было, да и выглядеть глупо он не боялся. Стеснение, неловкость… все это осталось при жизни. Жизни, к которой он не вернется уже никогда.

В конце концов, Эрик ответил примерно так:

— Наверное потому что падение с пятидесятиметрового здания не оставляет других вариантов. И по правде говоря — слава Богу, что тут законы физики на моей стороне.