Посох Времени (СИ)

Незлобные они, любопытные, ведают много чего от Природы, пра-пра-прадеды расстарались, ведь когда Баргузин и Сарма снова перешли в мир Духов, дали потомкам многия природныя знания. Лар[128] одного и другого духа и ныне над озером витает. Ещё не

раз почувствуете, как норов свой являют они ветрами свирепыми, да гулом тяжким под камнями. Этих Духов, скажем, как наших из курганов поднимать не надобно, сами выбираются, когда им вздумается, и начинают творить непотребное, особливо Сарма.

Но то, что они на свет белый выбираются порезвиться, ничего не даёт их потомкам, акромя бед и лишений. И так у этих бурых ни кола градного, ни двора, а ещё как зарядит Сарма, как придавит сверху, токмо корни от поваленных деревьев после него по лесам торчат. Так что страдают эти, …как вы говорите «бурые». Не жалеют их духи, даром, что родичи. Любой знает, что кровь мешать – себе же на погибель. Вот и не признают родными потомков от своего блуда ни Сарма, ни Баргузин.

Да и аримов с джунгарами эти «бурыши» то же сторонятся. С татями, что из-за большого огорода[129] приходят даже лесные люди – полукровные браться «жёлтых» знаться не хотят. Боле того, они ещё и сами аримам шкоду всякую творят, не смотри, что родственники. Они всех сторонятся, но, странно, что к вам как-то прибились.

— А ветра? Новолод, — пребывая в глубокой задумчивости, спросил Вулкан. — Я так понимаю, что какие они уже были, это так просто, баловство? Что этот Сарма и в стужу, и в зной жизнь нам будет отравлять? Вот так отыскал нам конь белай место для житья доброе…

— Не говори напрасно на волю Богов, что привела вас сюда. Подземные города Чуди от рифеев до сель ходами дотягиваются. Эдак от этих лесов до самого Студёного Моря да’Арийского добраться можно, не поднимаясь наверх. Разведаете всё, обживётесь, другого места и желать не станете. А ветры да стужи, что в них за беда? Ну, скучать не дадут, особливо, когда с Хребта на Море дуют. Зато большую часть лета[130] можете не переживать за то, что аримы нагрянут. Да они и в тёплое время сюда не особенно суются. Правда, сейчас, когда Посох при вас − другое дело. Тот, кто за Древом охотится может натравить их, неразумных. Ну, …— Новолод отмахнулся от всплывшей пока не к месту темы, — то уж другой разговор. Что ещё знать хотите?

— Коли норов суровый у ветров, станет ли что-то расти из съестного на земле, ведь по весне сеяться?

— Лада-Матушка добра к местам этим, и ветра ей не помеха. Щедрая земля, с голоду помереть не даст. А сколько тут цветов да трав редких, целящих, да и тех, что на корм коням да коровам! Как сойдёт снег, увидите. Зацветёт всё, окутает ароматом. Одни цветы отцветают, а уж другие приходят, кружат голову дурманом. А есть и те, что до холодов красуются, буйствуют. Ярило щедро согревает здешние холмы да равнины, жаль только, что не так уж долго. Вона за тыном крапивы сколько. Вы не переживайте, что она кругом. Славата, брат мой, вас без внимания-то не оставляет? Спросите у него при случае, или у любого из наших, как верёвки да шнурки из крапивы делать. Не смотрите на неё, как на сорную траву, ей не токмо бабам щи приправлять. И нить суровую из неё, и канат можно скрутить такой, что и конопляному не уступит.

Руку поднял сидевший с краю Кратор:

— Были возле Курмы, Новолод, видели непристойное. Люди захоронены в землю, будто великаны или витязи славные. Но ведь просто люд захоронен, без кургана, просто вглубь земли. Что сие? За что так с Матушкой?

Тень сошла на лик посланца Хранителей. Вздохнул он тяжко:

— То место хоть и прозывают «покойники», да покойными тех, кто захоронен по чужому обычаю, не назовёшь. Серые свели воедино три поселения, что стояли рядом, охмурили посулами от некого Сына Божьего. Веси приняли этих курчавых как добрых странников, как водится у нас с открытым сердцем. Свово Капища там никогда не имели, давно уж отселились, как отщепенцы. Только некоторые в Курму или Сарму ходили в Капища и х’Арийское Светилище у Моря, а потом и вовсе перестали там появляться.

Дальше – хуже, и дома Богов токмо по праздникам славить стали. Мы, де, внуки Богов, что нам за убыток с этого? А Серым, видать, только того и надо было. «Да, — говорят, —  вы внуки Божьи, а наш Бог – тоже его сын, стало быть, мы с вами братья и сестры».

Оно ж поставь рядом, да посмотри, какие они меж собой братья? Один светловолос, да белолик, другой курчавый, тёмен кожей, и смердит, будто не моется никогда. Однако ж пустили веси к себе этих волков в козлиных шкурах и после того выродились. Все как один мимо погребальной Кроды прошли, и угодили в Землю-Матушку, по обычаю этих пришлых. Бродят теперь в мирах и между ними, маются, что продали душу чужакам, а выхода из междумирья не зрят, поскольку ещё в яви от Богов наша отказались.

Вот оно как складывается с такими. От своего сами отказались, а чужой Бог их в своё небесное царство принимать не станет, как ни крути, а они ему по крови чужие. Так, разве что самых ретивых и ревностно прислуживающих курчавым возьмёт в услугу, …ну не в друзья же да поплечники ему их брать?

Вынимать их из земли да самому измазаться из-за чужого недоверия к Богам никто не станет. Вот и лежат, гниют безбожно, землю травят, да червей кормят. Уже бы давно травой заросли, да потомки их, кто отселился, да живёт как человек по Родовым конам, ходют, покойные холмики окашивают, поминают да плачут над горькой участью их безбожия. Нескоро ещё Желя[131] сведёт их на мост к Предкам. Лежать в земле покойникам, долог будет их путь на Небеса.

— Хм, безрадостно отозвался Кратор, — видать теперь, за что их предков отселяли, чуяли, что народец гнилой, вот и отселяли.  Вот и гниют теперь? Надо же, стольким Кроды не справить. Это из Курмы их выгнали?

Новолод согласно кивнул.

— Оно понятно,  — добавил, Кратор с улыбкой, — ведь и ты и Славата Курмичи. Уж не прогневайся, а и вы в Курме странные какие-то, непохожие на наших.

— Это от того, — ничуть не обидевшись, спокойно ответил Олегсеев, —  что Предки наша не с Небесной Макоши, как, скажем, ваши родичи, а с опустевшего ныне Орея[132]. И хотя мы с сармитянами тоже РАСА, тут ты прав воин, мы немного другие. Наши Предки долго воевали за свою Землю, пока твари хитростью и обманом не поработили часть из них, вынудив проливать кровь родичей. То была великая Асса[133]. Наша Земля погибла под натиском тварей, как и многие до неё, теперь, видать, придётся нам с вами сообща биться и за этот оплот Славян, за Мидгард, ставший домом для наших с вами Предков…

Сказав это, Новолод добавил силы голосу:

 — С давних пор ничего нового они, Серые эти, не придумали, друзи мои. Везде мутят воду, да сводят брат на брата, везде исхитряются взобраться на спину трудом проживающего и сторонятся токмо тех, кто окреп здравомыслием. Во все века одно и то ж, Мудрых порочат словами, чернят напраслиной, да хитростью с обманом вынуждают тех, кто не достиг великомудрости служить им, изводить тех самых Мудрых. Вбивают в головы доверчивых, будто сила разума есть непотребное труженику и воину, а так уж ведётся, что то, что было сомнением у отца, у сына так и вовсе как грех значится. Вот и досюда добрались, до вод светлых, до Душ чистых.

Чтобы не мыслили некоторые из вас, что это мы со страху решили Копой спрятать Роды наша, рассеяв их по землям, скажу далее. На то, чтобы схорониться, будто мыши, Князя Светлого не кличут. Да и рассеялись мы ныне так хитро, чтобы на раз собрать рати когда понадобится, а собирать, друзи, будем, и не раз. Не будет нам спасения от порождённых Саваофом. Ужо исходния братья стонут, доигрались! Возгордился полукровка Владимир, что Князем неведомо как поставлен. Подложили его на управу будто бабу рябую под героя, чтобы доброго приплода ждать, а он, разгулявшись, всё до земель Божьей Руси кровью волхвов да иных Князей поливает.

Ужо пошла эта гниль из Стана Палёного и далее. Бегут самаритяне в горы, да к Востоку. И стан уж не наш, и другие станы вот-вот падут, так что, Светлый Княже, обживайтесь, Роду долг сполна оплачивайте, чтобы было кому и далее под меч становиться, а сами не спите в шапку. Глядишь, как потеплеет, придётся рати собирати, да идти на помочь, карать тех, кто слабодушно предал Богов старых, да за посулы вражьи будто псина шелудивая у ног пришлых ползает. Стало таких во множестве, а тех, кто поднимается, и поддержать уж некому, всех извели.