Вариант "И"

Упоминание о кади ал-кудате и вовсе смутило его, и он стал искать компромисса:

— Но, сейид, разве два умных человека не могут договориться, не стремясь причинить друг другу неприятности?

Я сделал вид, что глубоко обдумываю его предложение. Потом покачал головой:

— Могли бы, если бы речь шла только о деньгах. Но ты совершил худшее: оскорбил и унизил меня. Этого я не могу простить!

— Во имя Аллаха, сейид! У меня и в мыслях не было подобного!

— Твой язык лжет, Али! Ты ведь думал, что я ничего не пойму и не узнаю, иными словами — считал меня глупее дворовой собаки. Не есть ли это глубокое оскорбление?

Он понял это по-своему: ты воруешь — отчего же у тебя не хватило ума поделиться со мной, твоим начальником? И оживился:

— О, сейид, если ты так это воспринял… Но клянусь памятью моего отца, да будет Аллах к нему милостив, я хотел тебе все сказать уже совсем скоро, и не только сказать, но и…

Последующие слова он произнес лишь мысленно, полагая, что я их и так пойму.

— Ах, Али, — проговорил я по-прежнему сурово. — Ты хочешь поставить меня на одну доску с собой, забывая, кто — ты и кто — я. Но вазир ат-тан-физ эту разницу знает; хочешь ли ты, чтобы я пожаловался ему?

Вот туг он, кажется, совсем дозрел.

— Заклинаю тебя, сейид, прошу от имени моих детей — не делай этого!

Обещаю перед ликом Всемилостивого — сделаю все, что ты прикажешь!

Только горе мне, этих денег уже нет, да будет проклят тот грязный вор, который…

Эту знакомую песенку я не стал даже слушать.

— Ах, вот как! Ну что же, я подумаю, какую плату, раз у тебя нет денег, взять с тебя за гнусное бесчестье!

Он только кивнул; я притворился, что размышляю.

— Ага, вот что: с кем ты дружен из королевского дворца?

— У меня много друзей, сейид. А что тебе нужно во дворце?

— Позавчера там собирались все вазиры, и принцы, и сам халиф — да будет Аллах доволен каждым из них. Мне интересно, о чем они говорили. И тебе придется это узнать.

Он посмотрел на меня трезвым деловым взглядом.

— Это невозможно, сейид. Пытаться узнать, что говорится близ трона, значит, призывать свою смерть, мучительную смерть. У нас не так, как у вас! Я мог бы сказать ему, что это не так; но какое ему дело?

— Ну, ну. Это все твои фантазии, Али. Скажи лучше, что не хочешь расплатиться со мной.

— Здоровьем моих детей клянусь, да будут они твоими заложниками! Если до кого-то даже долетают звуки голосов, когда заседает малый диван, — он спешит заткнуть уши и со всех лопаток убегает подальше. Нет, змея такой мысли не заползет в голову ни одному человеку во дворце!

Мне очень не хотелось ему верить, но на сей раз домоправитель, похоже, не лгал; он даже вспотел от страха.

— Ну хорошо, хорошо. Никто не знает, о чем говорили халиф и эмиры. Но ведь после этого отдавались какие-то распоряжения, и вот этого слуги уж ни как не могут не знать! А раз знают они, то знаешь и ты — или можешь узнать.

Али бен Ахмад, похоже, даже обрадовался.

— Распоряжения — так почему же сейид сразу не указал, что его интересуют распоряжения? Сразу после этого было приказано подать кофе и к нему…

— Али, ты дразнишь разъяренного льва!

— О! О! Но я и на самом деле…

Короче говоря, в последующие полчаса мне удалось по словечку вырвать у него, что в тот же день сам король вел телефонные разговоры с главами некоторых ближайших государств: Египта, Иордании, Сирии, Кувейта и других. Разговоры были непродолжительными, содержания их, естественно, никто не знал. Однако то, что вскоре после этого было повелено готовиться к приему высоких гостей, заставляло предположить, что созывался региональный саммит исламских стран.

— Хорошо, Али. И когда же главы государств должны прибыть?

— Говорят, уже через два дня.

— Теперь слушай и запоминай: я должен там присутствовать.

— Если сейиду пришлют приглашение…

— Не изображай идиота.

— Тогда как же? Вас увидят, и… — Остальное он договорил мимически.

— Надо, чтобы не увидели.

— Аллах! Аллах!

Словом, все развертывалось, как в мушкетерском романе.

— Но как же это сделать?

— Придумай.

— Сейид хочет, чтобы я попросил об этом моих Ддузей?

— Но ведь друзья тебя не выдадут?

— Нет. Но у моих друзей есть свои интересы; и никто не отдает даром того, что имеет ценность. Ни товара, ни услуги, ни… Ведь и сам сейид хочет на всем этом немало заработать, а?

Уверять, что я интересуюсь из чистого любопытства, было бы неправдой.

— Хорошо. Узнай: во что они ценят такую услугу.

— Незамедлительно, сейид.

— Но при этом запомни вот что…

— Мой слух открыт настежь!

— Если возникнут какие-то неприятности — меня в любом случае могут только выслать. А поскольку виновный всегда нужен, то…

Это он понял молниеносно.

— Не сомневайся, сейид. Мне вовсе не надоело работать в твоем прекрасном доме…

Вот таким непростым путем удалось мне если не получить нужную информацию, то, во всяком случае, сделать существенные шаги, приближаясь к ней. Я вспоминаю об этом так подробно лишь для того, чтобы дать читателю представление о том, в каких условиях приходилось мне работать…"

На этом первая кассета кончилась. Видимо, главное — информация о совещании королей, эмиров, султанов и президентов, которую Блехин-Хилебин, так или иначе, все же получил, должно было запечатлеться на новой кассете. Успел ли старик надиктовать? И действительно ли его последнюю кассету передал мне Стирлинг? Я сменил кассеты. Включил. То была действительно она.

"Мои расчеты в конце концов оправдались, хотя даже и сейчас мне не хочется вспоминать, во что это мне обошлось. Пришлось расстаться с мысльк о другой машине — идею эту я лелеял вот уже много месяцев. Но так или иначе, когда эмиры и президенты съехались на совещание, я уже находился во дворце — в таком месте, откуда видно было не очень хорошо, зато слышимость была почти идеальной. После неизбежного ритуала приветствий хозяин дома, призвав, разумеется, благословение Аллаха, начал свой доклад. Содержание приводить не стану. По сути дела, король фактически лишь изложил своими словами мою идею. Мне интересно было, как станут развиваться прения. Они, однако, начались не сразу. Минут десять слышно было только, как позванивали стаканы с водой и кофейный фарфор.