Золото

- Но я ведь тебя предупреждал.

- Все так, но не думаю, чтобы я заслужил столь жестокого наказания. Теперь я думаю, что мы квиты: ты нарушил наше соглашение и забрал лошадей, так что теперь, может, мы договоримся, чтобы ты одну-две вернул. В этих горах плохо враждовать с соседями, нужно помогать друг другу, к тому же ты мне нравишься.

Вот чертов притворщик, но тут нашла коса на камень: я заверяю его, что обо всем уже позабыл, что все будет замечательно, и что после моего возвращения мы еще поговорим. Ничего, на память я не жалуюсь, от него же меня тошнит; пока что он мне нужен, а там посмотрим.

Сажу таксиста на круп лошади, и довольно скоро мы добираемся до лагеря, где будим охранников. К моему величайшему изумлению прииск охраняет сам лейтенант Виллануэва с сыном. Они без мундиров, у них всего лишь карабины 22 калибра, не имеющие ничего общего с их обычным табельным оружием. Виллануэва начинает мне рассказывать какую-то запутанную историю: здесь и кража, и избиение, из чего до меня доходит, что его выкинули из полиции за взяточничество. Боже, какая несправедливость! Он явно слишком сильно греб под себя, а кто-то другой сильно его подсиживал, чтобы занять тепленькое местечко, одно из самых доходных в стране.

Ничего особенного не произошло, что с того, что я поменяю фамилию на ежемесячном конвертике. Самое смешное, что Виллануэва горячо убеждает меня в своей честности.

Быстренько оглядевшись, хотя еще и темно, удостоверяюсь,что все в порядке. Мои предчувствия не имели под собой никаких оснований. Но все равно, хорошо, что я сюда заглянул.

Оставляю таксиста в лагере, предложив, чтобы он нанял сыновей Демезио для помощи в вытаскивании машины; при этом плачу ему за поездку и прибавляю премию на работы по извлечению таксомотора из болота. Затем беру своего коня Пингона и возвращаюсь в Ванегас, по дороге возвращая лошадь Демезио. До цели добираюсь на рассвете. Не знаю, то ли это влияет усталость от конной поездки, то ли с погодой чего, но становится ужасно холодно, и весь остаток ночи я прижимаюсь к коню, чтобы стало хоть чуточку теплее. Коня оставляю у хозяина пульперии, а тот отвозит меня в Хименес на машине. Оттуда на корабле в Гольфито, затем самолет, и 3 января я прибываю в сан Хозе.

* * *

Я направляюсь прямо в Малессу, потому что желаю как можно быстрее устроить все дела, связанные со следующим выездом. Отправиться я хочу через несколько дней, где-то числа десятого. Предупрежденный по телефону Герман ожидает меня вместе с Джимми. Тут же он представляет мне свою новую идею:

- Хуан Карлос, ты говорил, что на территории концессии, вроде бы, имеются предколумбийские захоронения?

- Было такое.

- Я вот тут подумал, что мы могли бы действовать на два фронта. Известный тебе отец Джимми - это опытный специалист по могилам. Я вот думаю, что следовало бы предложить ему поработать с нами. А как ты считаешь?

- А что, идея неплохая.

- Но тут имеется одна заковыка, у старика уже поехала крыша, к тому же он ужасно упрям. Было бы здорово, если бы ты поехал вместе с Джимми в Лимон и попытался его уболтать: сам он говорил, что ты ему нравишься, и что один только ты сможешь уговорить его сотрудничать.

У меня еще имеется пара свободных дней, а побережье Атлантики здесь просто чудесное; кроме того, мне хорошо известно, что старик у Джимми - тот еще чудак.

На следующий день мы выезжаем, чтобы его проведать.

* * *

Тот заставляет себя долго уговаривать, делая вид, что отказывается, но, в конце концов, наше предложение принимает. К нам он присоединится позднее. Старикан совсем уже чокнулся, периоды просветления переплетаются с приступами безумия, когда он считает себя реинкарнацией индейского вождя, разговаривающего с богом Золота, и, естественно, этот последний помогает находить ему статуэтки в могилах. Ему семьдесят лет, женат он на индеанке, которой только пятнадцать; это его третья жена. Дед с самого рождения доставляет всем окружающим неприятности, воистину вредный тип.

Все эти его недостатки делаются причиной того, что я испытываю к нему симпатию - этот несносный старикан, капризный будто сопляк, который перед смертью решил залить сала за шкуру каждому, кому удастся, а в добавок он совершенно не желает стареть. Так что наш лагерь - местечко аккурат для него. Джимми, который немножко побаивается его, заверяет меня, что, несмотря на все недостатки, его отец один из лучших спецов по разграблению могил. Я верю ему безоговорочно, потому что у мужика исключительный feeling во всем, имеющем отношение к золоту; он притягивает его, как некоторые притягивают к себе неприятности. Ночь мы проводим на ферме, слушая байки старика, который, погрузившись в эзотерическом трансе, рассказывает нам о божественном своем опекуне. Перед тем как возвращаться, Джимми просит у меня денег на покупку травки.

- У отца большая плантация, и он выращивает здесь очень качественную травку. Герман просил, чтобы я привез ему с килограмм.

- Гораздо лучше было бы купить ее в городе, не нужно было бы рисковать, провозя трефное через контрольные пункты.

- Все можно спрятать в машине; к тому же Герман знает, что это как-то поможет отцу, у него сейчас туго с деньгами.

- Ладно, в конце концов, это твои дела.

* * *

В Сан Хозе мы приезжаем после полудня и едем прямо в Малессу. Джимми передает травку Герману, мы ее пробуем - она и вправду очень хорошего качества, и ее действие ощущается быстро. Атмосфера становится расслабленной, мы смеемся, рассказывая о чудачествах старого придурка. Герман доволен тем, что отец Джимми согласился нам помочь, после чего обсуждаем подробности возобновления работы прииска.

- Hе знаю, как это у тебя получается, но твои люди все время названивают сюда, чтобы узнать, когда будет отправка. Все хотят вернуться на прииск и боятся пропустить день выезда. Я уже и сам не знаю, что говорить, чтобы их успокоить.

- Договаривайся с ними на десятое января.

Мне чертовски приятно, что никто не хочет свалить. Да и возвращаются все они не только ради денег. Без ложной скромности могу заявить, что ни разу за всю свою прежнюю трудовую жизнь они нигде не находили такой атмосферы, а еще, что все они меня любят. Во время беседы Герман отдает Джимми пакет с травкой, уже прилично опустевший.