Пространство для человечества

В РОНО он заглянул более по инерции. Там его просьбе не удивились, выдали списки воспитанников детского дома, окончивших среднюю школу. У некоторых были даже направления в ПТУ и техникумы, еще четверо поступали в институт, среди них Крикунов нашел фамилию нынешней директрисы детдома, еще одна показалась ему знакомой в связи с недавними криминальными разборками в столице, когда на вещевом рынке в Измайлове палили прямо из автоматов, не обращая внимания на толпу.

Домой он возвращался без особого настроения. На этот раз уже раздражало все — и грязь в вагоне, и шлепающие картами работяги, и сопливые побирушки из таджикских беженцев. Пытаясь отвлечься, Крикунов достал из кармана куртки блокнот и углубился в собственные записи. Потом он вдруг сообразил, что некоторые записи отсутствуют. Проверил корешок блокнота. Точно, два листка было вырвано. Первый, впрочем, вырвал он сам еще на прошлой неделе, когда случайно встретился с сослуживцем по «Колоколу», но второй… Второй вырвал не он. А что там было записано? Скорее всего ничего важного, не помнил Лев, что он записывал в блокнот что-то весьма важное. И все-таки? Он долго морщил лоб, но ничего не вспомнил. Посмотрев блокнот на свет, Лев обнаружил, что запись, сделанная шариковой ручкой, не исчезла совсем. От нее остались вдавленные линии на следующем листе. Лева вспомнил, как они еще в школе наловчились восстанавливать такие вот записи, насмотревшись по телевизору какой-то забытый уже детектив. Некоторое время он размышлял, не оставить ли все как есть до дома, но любопытство и вечный журналистский зуд нетерпения все-таки взяли верх. Он нашел в папке простой карандаш и взялся за работу. Надо было извлечь часть грифеля, измельчить его в порошок и этим порошком с помощью листочка бумаги натереть страницу. От грифеля страница потемнеет, а вдавленности, оставленные ручкой, останутся незакрашенными. Получится нечто вроде негатива, который будет прекрасно читаться.

Вскоре он уже читал, что днем ранее записал в своем блокноте. Особых ясностей восстановленные записи в происходящее не внесли. Торопливым корявым почерком, к которому сам Крикунов никак не мог привыкнуть, в блокноте было написано несколько слов. Запись, как сейчас Лев вспомнил, он сделал на том самом уроке истории. «Настоящая история? — белели кривые буквы на темном фоне. — Криптоистория! История научных взглядов? Преподают ли все это в других школах?» Чуть ниже еще более небрежно было добавлено: «Молодогвардейцы?»

Ну и что?

Глава восьмая

Лучший способ сохранить тайну — не привлекать к ней внимания.

Не случись с ним в Орехове загадочных происшествий, не стал бы Крикунов глубоко копать. Тем более что и главный редактор утратил всяческий интерес к теме, даже не поинтересовался, где его журналист был два дня. Ну съездил и съездил. Правда, Лев несколько реабилитировался, сделав хорошую компиляцию статей из других газет о московских притонах. Несколько штрихов, рожденных его фантазией, добавили заметке таинственности и кровавой мрачности.

Потом Лев отправился писать рекламную статью о люберецком гей-клубе, который содержали щедрые чеченцы в помещении бывшего кинотеатра, и провинциальные события постепенно отошли на второй план. Отошли, но не забылись. В свободное время Крикунов наводил справки.

О «молодогвардейцах» никто ничего не слышал, разве что о тех, что были в войну в Краснодоне. Но это и понятно, если клуб этих самых молодогвардейцев существовал в детском доме, откуда было взяться широкой известности? Про такие дисциплины, как история научных взглядов, а тем более криптоистория, не знали даже в Министерстве просвещения. Получалось, что и это являлось самодеятельностью преподавателей из детского дома. Не было таких наук, не было!

А вот с бывшими воспитанницами детских домов получалась какая-то путаница. В Московской области и близлежащих областях никто из них прописанным не значился; это Лев сам проверил по адресным бюро. Покинули воспитанники детский дом и исчезли. Разумеется, на тех областях, по которым их Крикунов проверил, свет клином не сошелся, вполне могло этих бывших воспитанников занеси, скажем, в погоне за длинным рублем на Крайний Север или Дальний Восток. Но все-таки настороженность Льва не покидала, было у него предчувствие, что бродит он где-то рядом с разгадкой. Если выпускники действительно исчезали, то прекрасно объяснялось все происходившее с ним в Орехове. Кто-то испугался, что он набредет случайно на исчезновения, и этот вариант неизвестному или неизвестным очень не понравился.

Как у всякого журналиста, у Льва Крикунова было много знакомых. Оказались такие знакомые и в ОблОНО. Вернее, даже не знакомые, а знакомая. Были у них одно время попытки завязать отношения. Потом попытки ушли, а отношения остались. Не те, на которые в глубине души надеялся Крикунов, а чисто дружеские. Звали знакомую Еленой Михайловной. Наверное, у Льва была счастливая рука — все, с кем он безуспешно знакомился, быстро выходили замуж. Правда, не за него. Елена Михайловна исключением из этого правила не стала. Может, именно поэтому она относилась к несостоявшемуся мужу и любовнику со снисходительным пониманием. Просьбу его, хоть и не сразу, Елена выполнила. Вскоре перед Крикуновым лежали списки бывших воспитанников детских домов с полными установочными данными. И тут выяснилась любопытная картина — никто из бывших воспитанников на территории Московской области не остался. Вот это уже было чистой фантастикой! Трудно было поверить, что государство дополнительно тратилось на сирот, подозревать государство в расточительности было просто глупо. Это все равно что наших олигархов обвинять в благотворительности. Днем Лев добросовестно трудился в газете, а вечером он не менее добросовестно заполнял адресные справки на воспитанников детских домов, положив на кухонный стол пачки конвертов и книгу административно-территориального деления России.

Приходящие ответы не баловали разнообразием. Из четырехсот человек он нашел только сто четырнадцать. Трое из них были инвалидами разных степеней, остальные — особами женского пода, изменившими фамилию по вступлении в брак сразу же после достижения совершеннолетия. Некоторые были прописаны в разных областях и краях страны, но впоследствии выписывались, и следы их терялись. Из приходящих ответов складывалась жутковатая картина. Получалось, что, достигнув совершеннолетия, очень многие воспитанники детских домов исчезали неизвестно куда. На территории России они прописанными не значились, но такого просто не могло быть! Крикунов, как всякий уважающий себя журналист, имел ноутбук, который в ободранной кухне смотрелся несколько странно. На ноутбуке Лев создал схему, при взгляде на которую у него по коже пробегали мурашки. В исчезновениях просматривались по массовости определенные волны, одна из них относилась к восемьдесят пятому году прошлого века, еще одна четко обозначалась рамками начала девяностых годов и еще одна — последняя — четко датировалась двухтысячным годом.

Вот это уже походило на сенсацию!

Лежа на продавленном диване, Крикунов курил и, глядя в потолок, спрашивал себя, до чего это он докопался.

Жуткий вариант с тайной переправкой детдомовцев за границу с последующей пересадкой их органов нуждающимся богатеям Лева отбросил сразу. Нужды не было дожидаться до совершеннолетия. Вон Фратти в Царицыне взяла и переправила в Италию около шестисот детей по липовым документам на усыновление и удочерение. И наварилась хорошо, и осудить ее не могут, хотя взяли ее, что называется, с поличным. А детей пока ищут и многих еще найти не могут.

Трудно было поверить и в то, что воспитанников детских домов массово отправляют за границу для шпионской работы. Во-первых, такого количества шпионов в европейских странах просто не требовалось, а во-вторых, шпионов еще надо готовить, разведчик — это не профессия, к этому призвание надо иметь. И ведь для внедренки каждого надо обеспечить хорошей легендой, выделить немалые средства для обустройства за рубежом, а откуда деньги у нищего государства? Таких масштабов даже Сталин со своей державой позволить не мог. Нет, этот вариант можно было смело откинуть.