Пространство для человечества

К чёрту! В конце концов, он никому ничего не должен. И зарабатывает он в самый раз, чтобы оплатить эту поездку из собственного кармана. У каждого случаются творческие неудачи. Вот как раз такая неудача у Крикунова и случилась. А от неудач, как известно, никто в жизни не застрахован. Надо было только прикинуть, что он будет говорить редактору, когда вернется с пустыми руками, но времени для обдумывания у него было предостаточно.

— Гулять, Коля, так гулять, — сказал журналист, наполняя рюмки в очередной раз. — На Руси все определяет питие, как говорится, тот не знает правды жизни, кто ни разу не был пьян.

И они выпили еще, а потом еще, а под горячее у них вообще задушевный разговор начался, когда каждый собеседника великолепно понимает, но спроси наутро, о чем, собственно, разговор шел, никогда не вспомнит.

А когда они в двенадцатом часу вернулись в номер и включили свет, вещи их были беспорядочно разбросаны по комнате.

— Ё… — пробормотал Буряков и, встав на четвереньки, сунулся в полупустую сумку. — Ну, суки, ну, суки…

Он выпрямился, держа в руках полиэтиленовый пакет с деньгами, отрезвевшее лицо его излучало полное удовлетворение.

— Цело все, — сказал предприниматель. — Не нашли, что ли? Они у меня под вторым дном лежали.

Но Крикунов уже смутно подозревал, что лезли не за деньгами, хотя никаких иных ценностей в номере, пожалуй, не было. Сев на кровати, он неторопливо принялся собирать вещи в сумку. Все оказалось на месте, и, только закончив, Лев понял, что пропал блокнот, в котором он накануне в детском доме делал записи. Насколько он. помнил, никаких особенных секретов в этих записях не было. Ну данные педагогов и воспитателей, короткие заметочки на память — словом, ничего такого, из-за чего следовало ночью, рискуя свободой, забираться в номер и воровать блокнот.

И тут его охватила пьяная злость. Захотелось вдруг доказать неизвестным противникам, что они ничего не выиграли, украв блокнот, и не запугали его через приблатненного мужичка в сквере. Плевать он на них хотел! Завтра обязательно вновь появится в интернате. Нет, лезть он никуда не будет, а вот независимость свою этим идиотам обязательно продемонстрирует.

Случившееся вновь выбило его из установившегося было душевного равновесия. Саратовский предприниматель уже давно спал, слабо похрапывая и постанывая во сне, а Лев все еще лежал, глядя, как по потолку бродят тени от фар проезжающих мимо гостиницы машин. Нет, память у него была хорошая, он быстро вспомнил все записи, которые сделал в детдоме, но ни одна не стоила того, чтобы лезть за блокнотом в номер гостиницы. Не прикоснулся журналист Бойцов даже косвенно к возможным детдомовским секретам.

С какой стороны ни посмотреть, ситуация выглядела на редкость идиотской.

Глава седьмая

Утром, когда журналист проснулся, соседа по номеру уже не было. И сумка его исчезла. Тут уж понимать все надо было как хочешь. То ли предприниматель сделал все свои дела и теперь катил по просторам родины на «КамАЗе», груженном товарами народного потребления, то ли гостиница, где ворье запросто лазит по номерам, ему пришлась не но душе и он решил поискать местечко поспокойнее. А может, задание свое выполнил, журналиста еще раз попугал. Лев и такую возможность не упускал, все ведь могло случиться. Правда, из ресторана сосед по номеру не отлучался и сам, похоже, нешуточно испугался, увидев погром в номере, полез сразу бабки свои проверять, но ведь каких артистов только не бывает! Верить никому было нельзя. Крикунов и не верил.

Ночная решимость не отступиться от намеченного плана бесследно испарилась вместе с выпитой накануне водкой. Все это настроения прибавить никак не могло. Чем больше Лев размышлял над происходящим, тем нелепее казалось ему произошедшее с ним накануне. Словно кто-то играл с ним в детскую игру со страшной тайной, которую положено было соблюдать всеми силами, если потребуется — с угрозами и даже некоторым насилием. Он не сомневался, что, будь это все всерьез, с ним бы уже поговорили, ему бы доходчиво объяснили, что и почем, может быть, как это обычно бывает, пряником поманили, прежде чем лупить по хребту кнутом.

Поэтому в детдом он все-таки пошел. Боялся, конечно, в глубине души, покажите мне такого, кто после всего случившегося хладнокровен и спокоен был бы, как змея, что на солнышке греется. Но все было на редкость обыденно, никто на него грузовиком наехать не пытался, преподаватели и воспитатели были ровны в обращении и приветливы, сколько Крикунов ни приглядывался, ничего наигранного Лев в их поведении не заметил.

— Как спалось? — поинтересовался Геннадий Андреевич. Крикунову показалось, что он едва заметно улыбается. И это неожиданно разозлило журналиста.

— Плохо, Геннадий Андреевич, — сказал он. — Плохо. Вчера пошли с соседом поужинать, так кто-то в наш номер забрался. Странный, однако, вор — денег не тронул, а блокнот с моими записями упер. Там ведь ничего важного не было, так, каракули одни. Но ведь дверь открыл, хотя ключ мы не сдавали. Какой уж тут сон.

Геннадий Андреевич слегка нахмурился.

— Глупости, — проворчал он. — У нас тут тайн нет, да и в ваших записях, я полагаю, ничего секретного не было, верно?

— А вчера в сквере ко мне один тип подошел, — неожиданно для самого себя сказал Лев. — Сказал, что его уважаемые люди послали. Мол, хватит по интернату лазить да вынюхивать, пора домой возвращаться. Очень настоятельно советовал разумную осторожность проявить.

— Глупости, — сказал Геннадий Андреевич.. — У нас туг не секта, не секретное общество, обыкновенный детдом. Может, пошутил кто?

— Да не похоже это было на шутку, — возразил журналист. — Такое впечатление, что мой приезд кому-то очень не понравился.

Если Геннадий Андреевич и имел к произошедшим накануне событиям какое-то отношение, то внешне это ничем не проявилось. Здоровяк стоял перед Крикуновым, покачиваясь и скрестив руки на груди. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. У Геннадия Андреевича был безмятежно спокойный взгляд. Журналист не выдержал первым и отвел глаза в сторону.

— Действительно, — сказал Геннадий Андреевич. — Такое впечатление, что над вами кто-то сыграл злую шутку. Детский дом здесь ни при чем. И все-таки я попробую разобраться. Вы долго у нас пробудете?

— Думаю, что нет, — сказал журналист. — Все, что вчера произошло, настроения писать не прибавляет. Проводите меня в учительскую, надо же записать фамилии педагогов. На память я их не запомнил, боюсь переврать в статье.

— Разумеется, — согласился Геннадий Андреевич. — А я пока пойду с учащимися поговорю.

Лев Крикунов еще беседовал с воспитателями и учителями на разные отвлеченные беседы и пил в учительской прекрасный цветочный чай, которым его угощала молоденькая учительница математики, когда в дверь заглянул Геннадий Андреевич. Вид у него был смущенный. Разговаривать в присутствии других педагогов он не захотел и потому поманил журналиста в коридор.

В коридоре Стрельцов без лишних слов протянул журналисту его потрепанный блокнот.

— Я так и знал, — сказал он. — Это Самохин. Чем-то вы ему не понравились. И блокнот он у вас утащил, и алкаша какого-то подговорил вас немного постращать. Глупости, конечно, но вы, Лев Николаевич, понять должны, мальчишка ведь, сопляк еще, в заднице ветер гуляет. Без обид?

Да какие обиды! Лев почувствовал, что его вдруг нагло и бессовестно обокрали. Еще вчера он чувствовал себя разведчиком, который с определенным риском для жизни добывает секреты во вражеском стане. Это, друзья мои, прибавляло самоуважения. И вдруг оказалось, что все это затеял глупый мальчишка, просто так, от нечего делать, потому что, видите ли, ему журналист не понравился. Крикунов даже догадался, кто именно это все затеял. Тот самый мальчишка, который на уроке книгу читал, это его учительница Самохиным называла. Но зачем, зачем?

Неловко пробормотав что-то, журналист взял блокнот и спрятал его в карман куртки. Вот так, воображаешь себе черт знает чего, а никакой мафии здесь и в помине нет, игра воображения, не более. Вместо чувства облегчения Крикунов испытывал разочарование. Казалось бы, радоваться надо, что тебя пугал какой-то сопляк, а не серьезные люди, которым ты перешел дорогу. Но радости не было.