Призрак идет по Земле (второй вариант)

Тенк. Да, Морис. Я много размышлял, друг мой. Я вспоминал ваши аргументы…

Потр. И что же?

Тенк. Они неубедительны. Я решил прекратить опыты. Я не боюсь, что кто-то в ближайшее время повторит открытие. А если и повторит, пусть это буду не я.

Потр (горько). Самоустранение?

Тенк. Знаю, что вы ученый-политик. Знаю, что вы социалист. И вы чудесный человек! Это не комплимент, Морис. Я люблю вас. Но ваше пристрастие к толпе…

Потр. К народу, профессор.

Тенк. Э, все равно, Морис. Я не верю в массу. Будем откровенны. Мир ужасен! Величайшие достижения гения унижены, превращены в приспособления для удобства жизни, добывания пиши, убийства, обмана, комфорта… Для чего угодно, но только не для познания. И теперь, когда мы подошли к удивительным открытиям, не знаем, что внесут они в наше человечество. Разрушение и хаос?..

Потр. Вы неправы, профессор. Я много раз говорил вам, что наше открытие могло бы помочь совершенствованию мира. Мир в развитии, в движении, в поисках. Да, он противоречив. Но его нужно переделать. Именно социалисты взяли на себя этот труд. В мире есть лучшие силы. Помогите им. Вооруженные новым знанием, эти люди сметут силы угнетения.

Тенк. Красивые слова, Морис! Благие намерения. Ими, как говорят, вымощена дорога в ад. В политике нет красоты, мой друг. Я не удерживаю вас. Идите, сражайтесь! Но обычными методами. Вам я доверил бы многое. Но вы не одни. За вами — толпа. Это стихия!

Потр. Ее можно направить. Именно в эгом долг ученых, творцов. Они плоть от плоти, кровь от крови парода…

Тенк. Вот и будем беречь эту кровь, Морис. Я хочу покоя.

Потр (укоризненно). О, профессор, как вы заблуждаетесь! Нет покоя в мире! Уходя с пути вихря, вы ослабляете фронт сопротивления ему и… сами страшно рискуете. Таков закон битвы!

Тенк. Что ж, пусть…

Морис уходил от профессора тихим и задумчивым.

Утром я встретился с Потром.

Всю ночь тревога не покидала меня. Вид у меня был усталый, измученный. Видимо, Морис заметил это. Открыв дверь з лабораторию, где я подготавливал серию пробирок к опытам, он поздоровался, пристально посмотрел на меня, нерешительно спросил:

— Генрих… вы что-нибудь знаете?

Я вздохнул.

— Значит, знаете?

— Я случайно слышал, был в библиотеке… Разговор с господином Шратом и с вами. Но я многое не понял… Господин Шрат искушал профессора властью над людьми, но тот был неумолим. Как и с вами…

Глаза Мориса потемнели. Он задумчиво сказал:

— Да. Этого можно было ожидать. Опасная ситуация. Фридрих Шрат никогда не нравился мне. Я не буду удивлен, если он…

— Что?

— Ах, не стоит сейчас. Надо бы уберечь профессора. Но как?.. Кстати, наши люди встречались с вашей женой.

— Когда? Где? — радостно встрепенулся я.

— Она живет там же. У нее сын…

— Сын?! — поразился я.

— Да, ваш сын. Георг.

— Георг… Как странно! У меня сын…

— Ей сказали, что вы живы и в безопасности. Она будет ждать. Я уезжаю из Сатданда. Здесь невозможно вести исследования. Для всего мира очень важны идеи профессора Тенка. Я обязан продолжить и завершить его исследования. А вы оставайтесь здесь. Помогайте профессору, любите его. Он чудесный человек! Мои друзья помогут вам и вашей жене уехать за пределы Сатланда, ко мне. Вы согласны?

— О Морис, это было бы счастьем!

— Это будет, Генрих. Прощайте. Ждите и берегитесь!

И вот Морис уехал.

Печаль и неуверенность воцарились в доме. Или мне так казалось?

В лабораторию зашел профессор, прошелся вдоль стендов с гистологическими образцами, дотронулся до сейфа, погладил кожухи мощных конденсаторов. Лицо его было угрюмо, выражение глаз мрачно.

Я взглянул на него, несмело сказал:

— Вы грустны, профессор? Быть может, не стоило порывать с Морисом?

Тенк вздрогнул, пристально посмотрел на меня. Помолчал. Взгляд его потеплел.

— Да, — тихо произнес он, — не стоило, Генрих. Но это неизбежность. Мы слишком разные…

— Он прекрасный человек! — возразил я.

— Знаю! — вздохнул Тенк. — Но дело не в характере. На весы положено многое.

— Быть может, вы не поняли друг друга? — осторожно промолвил я. — Морис тоже опытен, и он не позволил бы…

— Да, — пробормотал профессор, — он не позволил бы… Но разных людей много. Получив возможность, малый злодей станет злодеем космическим… Но почему мы говорим об этом с вами? Вы ведь ничего не знаете?.. Но потерпите, друг мой. Быть может, придет доброе время…

Он попрощался и ушел к себе. Я остался наедине с приборами.

Прошло много дней. Шрат не приходил. Профессор закрылся в своем кабинете, не звал меня, не давал поручений.

Я тосковал, читал книги, иногда подумывал об уходе, но сдерживал себя, помня о последних словах Мориса.

В конце концов мое терпение было вознаграждено. А быть может, профессору наскучило одиночество? Не знаю. Но как-то вечером Тенк пришел в лабораторию, остановился возле окна. Долго глядел на темные каштаны в саду, которые медленно качались на фоне ночного неба.

— Генрих, вы, наверное, обижены? — вдруг спросил профессор.

Я удивился и обрадовался. Вот оно! Старик не выдержал одиночества.

— Нет, — возразил я. — Я не понимаю, почему я должен обижаться. Я обязан вам, профессор, многим…

— Пустяки, — махнул рукой профессор. — Я просто выполнил просьбу Мориса. Но после знакомства с вами я понял, что вы прекрасный человек… Не возражайте. Этикет ни к чему. Да, вы мыслящий человек. Скромный. Вы ненавязчивы. Но вам тяжело сидеть над растворами, формулами, не понимая конечной цели исследований. Это… оскорбляет. Но таковы сейчас объективные условия. Излишнее доверие может привести к катастрофе. К вам я присмотрелся…

— И что же, профессор? — еле дыша, спросил я.

— Я могу вам кое-что рассказать. Слова требовать не буду. Слова — ветер!

— О профессор, я никогда…

— Хорошо, хорошо, верю! Вы останетесь пока что у меня. Поможете мне подготовигь опыт. Вам я доверяю. Вы — вне партий и тенденций. Морис и Фридрих слишком политики. Посвященный в тайну должен уйти от жизни. Таково мое мнение…

— Профессор, вы все же хотите продолжить работу?

— Да. Но втайне. Мы с вами проникнем в удивительные миры. Вы не пожалеете, что избрали этот путь. Но сначала — о сущности открытия…

Заложив руки за спину, Тенк зашагал по лаборатории, глядя себе под ноги, будто что-то выискивая. Остановился возле выключателя, погасил свет.

— Вы не против, если я буду говорить в темноте? — послышался его голос.

Я удивился, но поспешно сказал:

— Нет, профессор. Как вам угодно!

— Вот и хорошо. Люблю темноту. В ней какая-то таинственность. Когда светит солнце или лампа, все кажется обычным, будничным. А темнота… Взгляните хотя бы на эти каштаны. Видите, это уже не деревья, известные вам. В темноте они мне кажутся живыми существами. Их ветви похожи на руки, — они шевелятся во мраке, протягивают к нам бесформенные пальцы, словно умоляют о помощи, жалуются на природу — как это случилось, что им суждено оставаться на месте, без права уйти, улететь, двинуться с земли! Неподвижность и безмолвие — страшная кара!

Я вздохнул. Еще бы, кому об этом судить, если не мне! Каторжная тюрьма была лучшей иллюстрацией к словам профессора.

Тенк помолчал, остановился. Его силуэт четко обозначился на бледном прямоугольнике окна. Затем он тихо продолжал:

— Темнота… Я часто задумывался над этим понятием. Почему люди боятся ее? Разве не так? Когда мы видим солнце, деревья, людей, когда нас окружают видимые вещи, привычные с малых лет, мы воспринимаем все это как необходимое, понятное, обыденное. Но иначе люди ведут себя в темноте. Самые храбрые чувствуют себя не совсем уверенно ночью. Зная, что вокруг все спокойно, вы оглядываетесь, проходя во мраке пустынной местностью. Чем безлюднее место, тем неувереннее чувствует себя человек. Почему? Ведь должно быть наоборот!..