Перстень Люцифера

- О чем ты?! О чем это?! - в притворном испуге замахал руками Мышатник. - Как мог я решиться на такое?! Я - ничтожно малый, как мог я сравниться с такими как вы?! Я хотел помочь найти вам Перстень, и просто совсем забыл про то, что нужно уничтожить вензеля. Я верну то, что принадлежит по праву только вам, а вы вернете мне свое расположение, и больше ничего,

ровным счетом ничего, никакой награды... Прошу...

И Мышатник, изогнувшись в шутовском поклоне, приглашающе указал на крохотную дверь, в которую он входил, предварительно уменьшаясь. Всадник посмотрел на дверцу со злой усмешкой, повернулся к Мыштнику и в руке у него, словно зажатая в кулаке молния, сверкнула сталь клинка.

Мышатник отпрянул от неожиданности, а лицо его исказила гримаса страха и ненависти.

Всадник усмехнулся уголком рта, и кончиком шпаги прочертил в том месте, где была крохотная дверца, прямоугольник. Раздался тихий треск и камни рассыпались облаком пыли, открыв проход, в который Всадник мог войти не нагибаясь.

Они вошли в темноту, Мышатник хлопнул в ладоши, и тусклые, малочисленные свечи высветили невероятно огромный зал с низкими сводчатыми потолками. Мышатник прошел быстрыми шагами в самый конец, где зашел за длинный стол, накрытый серой скатертью. Он словно отгородился от Всадника этим столом. Лицо его исказила злобная гримаса.

- Ты знаешь, я решил не отдавать тебе Перстень. Я передумал, - грубо заявил он Всаднику.

Заметив, что тот схватился за рукоять шпаги. Мышатник трижды хлопнул в ладоши, и продолжил:

- Я не закончил. Это еще не все мои сюрпризы. Я все-таки решил забрать себе Мышиную Корону, хотя этого и маловато, Перстень поможет мне достичь значительно большего...

Пока он произносил все это, зал наполнялся полчищами мышей и крыс. Крысы были огромные, многие величиной почти с собаку. Все они выползали из дыры в левом углу зала.

А из другой дыры, в правом углу, выскальзывали, как тени, существа, чем-то напоминающие гномиков. Только у них были горящие злобой глаза, и клыки, торчащие изо рта. Часть этих существ были горбатенькие, и прихрамывали, при этом на обе ножки. Ножки были совсем тонюсенькие и при ходьбе подгибались. Остальные существа были во всем черном. Даже лица у них были совсем черные. И на лицах громоздились огромные, в пол-лица очки, несмотря на полумрак в зале, темные.

- Что ты им наобещал?

- Я им ничего не обещал, - ощерился Мышатник гнилыми острыми зубами. - Я теперь никому ничего не обещаю. Я - приказываю. Я намного умнее, чем вы думали. Я не приказываю Перстню и не я повелеваю им, это не в моей власти. Я повелеваю человеком, всего-навсего одним человечком, а он в свою очередь повелевает Перстнем и всеми другими. Человек может приказывать Перстню, а Перстень может приказывать всем. А мне никакими Законами не возбраняется повелевать человеком. Нет совершенных Законов.

Мышатник щелкнул пальцами и из темной ниши за его спиной вышел Семен Какашкин собственной персоной. Он протянул вперед руку, заметно дрожащую, и на Перстне полыхнул скрытый в камне осколок молнии.

- Поверни Перстень вокруг пальца! - приказал Мышатник. Но не успел он закончить, как кончик шпаги уткнулся в горло Какашкину.

Крысино-мышиное войско сделало было движение вперед, но Всадник швырнул в них плащ, и на мгновение они замерли, растерявшись от неожиданности.

- Не сметь приближаться ко мне! - гневно крикнул Всадник.

Он придвинул к себе ногой скамейку, сел на нее, не спуская с серой массы, готовой к броску, глаз, и не выпуская из руки шпаги.

- Даже не думай! - пригрозил он Какашкину, не глядя на него, - только ты пошевельнешься, твоя мелкая и подлая душонка вылетит через дырочку в твоей глотке так быстро, что ты даже не успеешь помахать ей рукой. А вы, серые твари, вы что, забыли?! Забыли, что я не из тех, кто только следует Закону, но и из тех, кто устанавливает Законы? Я знаю, что вы обожаете всяческие истории, я готов рассказать их вам. А Закон гласит: рассказчик неприкосновенен. Правда, за истории полагается платить, но это мы обсудим позже. Есть еще один вариант: ты, человек, сам, заметь - САМ, безо всякого принуждения, отдаешь мне Перстень и вы все, даже этот мерзкий Мышатник, остаетесь живы. Итак?

- Не отдавай Перстень! - заметив испуг и колебания Какашкина, прошипел Мышатник. - В твоей маленькой, серой, скучной жизни никогда больше не будет такого шанса! Не бойся и терпи. Он не может забрать у тебя Перстень силой. А пока ты не воспользуешься властью Перстня, он не может тебя убить. Рано или поздно он устанет держать шпагу у твоего горла, тогда, как только он опустит шпагу, поверни Перстень на пальце дважды! Дважды! И тогда - все! Сейчас он будет рассказывать нам волшебные истории, но как только он прервется, мы сразу бросимся на него. Мы будем терпеливы. Даже если он продержится до утра, утром кончатся его Власть и Сила на Земле, данные ему Князем Тьмы. Давай, Всадник, рассказывай, говори слова, но не забывай, что последнее слово на этот раз за нами.

Мышатник привалился плечом к стене, не отводя злобного и ожидающего взгляда от Всадника.

Тот, не выпуская из рук шпаги, щекотавшей горло ошалевшему от страха Какашкину, снял левой рукой свой черный берет с роскошным пером, положил его себе на колени и глуховатым голосом, почти без выражения, начал рассказывать Волшебные Истории, не спуская при этом глаз с окружившей его плотным кольцом своры.

Глава десятая

Волшебные Истории Всадника

Рассказывать Всадник начал не спеша. Ночь - длинная...

- Город спал, досматривая самые лакомые, предутренние сны, когда по его улицам, прижимаясь воровато к стенам, прокрался прямо к Городскому Базару странный человек, несмотря на теплую погоду, закутанный в темный плащ. Лицо его скрывал надвинутый почти до подбородка капюшон. Спина его была согнута большим безобразным горбом, да еще он сильно хромал на правую ногу.

Человек вошел в торговые ряды, побродил среди них, выбрал место в самом углу, осторожно опустил на землю с плеча тяжелый мешок. В мешке что-то шевелилось. Он пошарил в нем, и выставил на прилавок глиняную кошку-копилку, сработанную так грубо, что вид она имела не просто некрасивый, а пугающе уродливый.

Рот, который должен был улыбаться, на самом деле скалился. Но самое неприятное и пугающее впечатление оставляли глаза кошки: вытаращенные, горящие желтизной, они смотрели перед собой, царапая взглядом прямо по сердцу. В придачу ко всему, у каждой кошки на спине был вылеплен маленький, безобразный горб.

Он вытаскивал и вытаскивал этих кошек из бездонного мешка своего: в натуральную величину, совсем маленьких, средних, пару даже размером с хорошую собаку, но размер - это было единственное, что отличало этих уродцев одну от другой, в остальном же они были точной копией одна другой.

Вытащив из мешка свой товар, он снял его с прилавка, расставив перед собой прямо на земле, расстелил коврик, сел на него, надвинул капюшон еще ниже, закрыв даже подбородок, и стал ждать. Терпеливо ждать...

И наступило утро. И Город проснулся. И люди спешили в мастерские. Город был трудовой, ремесленный, мастеровой. А по дороге на работу, как было не зайти на Базар?! Вещи на нем ценились не только за необходимость в хозяйстве, но и за умелое исполнение. Горожане, люди сами мастеровые, прекрасно знали и понимали настоящее мастерство, и ценили его превыше всего остального.

Странный это был Базар. Люди делились на нем не сплетнями, как положено на обычных базарах, а секретами мастерства, радостью созидания, красотой изделий. Продавцы, изготавливая свой товар, думали не только о том, как заработать, но и о том, как сработать что-то такое, чтобы радовался глаз, и душа тихонечко пела от нечаянной радости встречи и соприкосновения с прекрасным.

Где уж, казалось бы, найти было Горбуну более неудачное и неподходящее место для торговли своими уродцами! Но он упрямо сидел день и ночь в самом глухом углу базара, расставив своих уродцев перед собой. Никто и ничего у него, конечно же, не покупал...