Заметки по поводу или Подонок, сын подонка

Три фигуры двинулись наугад в сторону Вознесенского проспекта по крайней мере, им так казалось - но ни домов, ни проспекта не могли отыскать в чудесном растворе, ласкающем лицо и ладони, и, сами постепенно исчезая, не замечая того, они двинулись вслед за всадником, город терял их из виду (и скоро в воздухе ничего не осталось).

Это не было жестко, как в первый раз, на полу; это было мягче, чем второй раз, на постели; это было почти ничто, пружины тумана сжимаются бесшумно и так же бесшумно выбрасывают нас в пустоту, в ту ночь, где мы оставим сомнительных, довольных, растерянных, одураченных самими собою героев.

---

- Смотри, что я придумал: "От танцующих пар поднимался танцующий пар". Здорово?

- Э, - махнул он рукой, - брось дурить.

- Понятно. Тебе нужно что-нибудь попроще. Сейчас смастерю. "Поцелуемся, как братья, и падем в ее объятья!" Это лучше?

Он внимательно посмотрел на меня и промолчал. Я смутился, но ненадолго. У меня был, что называется, словесный понос.

- Слушай, давай, если все получится, выпьем с радости, а если сорвется - с горя.

- Да, удобно, - он, наконец, улыбнулся.

- А моя мама интерпретировала бы это так: "Свинья грязи найдет..."

Мы шли мимо Летнего сада по набережной и уже успели изрядно промокнуть. У обоих было по зонту, зонты с маленькими неисправностями. Я стер с лица водяную пыль и искоса взглянул на него. Он сделал то же самое.

---

Ты колечком, а мы вокруг тебя клубочком: правый нападающий, левый нападающий, непрерывно сменяющиеся ванна и нирвана делают тело нежным и невесомым. Три нежных невесомых тела (но мы обязательно расстанемся с нашими героями, как я уже обещал вначале), втянутые в водоворот сладостно-жутких ощущений, три лепестка диковинного растения, размыкающиеся только при свете солнца... (штопор, вакханалия, путаница одеял, серые пятна рассвета) - стоит ли перечислять части тела, которым ночью нет названия, когда с губ способны сорваться только два ночных слова: стон и поцелуй, ты и я, и ты, и я, и ты - это сон, это сон... (сладкий стон - в унисон) пора раствориться - на город падает туман...

---

Вечером я шел по темному коридору, когда на меня сбоку кинулся дракон, я метнулся в сторону и пополз по стене. Вдали светилась щель на двери туалета. Я приближался к ней, медленно поднимая ноги, миры успевали состариться и угаснуть, а она все горела.

В туалете слышимость лучше. Этажом выше кто-то громко писал. Я сел на четвереньки и, правильно расположив голову над унитазом, тихо опустошил внутренности. Повод был. Сорвалось.

---

Как есть двойные звезды, так есть и двойные темноты, черные дыры. Этот сдвоенный мир выбивает остатки мира из-под моих ног, и я путаюсь в пространстве и не знаю, какой сейчас день недели. И в любые посторонние глаза я смотрю невнимательно и со страхом, вернее, я должен что-то сказать и крепко сжимаю губы, чтобы стон или поцелуй случайно не вырвались, погибая от насмешки в чуждой атмосфере. Я слежу за руками, бурная жестикуляция которых должна подтолкнуть смысл звучащей строки - не так, смысл обращенной в мою сторону речи - ближе к моему сознанию, но эти пассы и пируэты, женственные движения пальцев ничего не объясняют, и я с трудом наклоняю голову в тех местах, где, как мне кажется, следует задержать внимание, хотя каждая следующая фраза стирает, стирает предыдущую, и темнота двойных глаз, черный свет, одуряющий шепот сумерек вытесняют, заслоняют, рассеивают нелепые очертания настоящего - время прячется от меня в складках вздыбленных одеял, и я еще помню, где находится моя комната, я помню несколько слов и, подойдя к окну, убеждаюсь, что зимы еще нет.

Я убеждаюсь в этом и падаю в теплую бездну.

---

Hе очень важно, что именно сорвалось. Важно, что это логично. Рассуждая логично, я потянул шнур смывного бачка. Hаверняка это слышно этажом выше. Про нижних я ничего не могу сказать. Я их не воспринимаю.

---

...я выбираю темного короля, даме остается дама. Крохотные фужерчики с изображениями карт на гнутом стекле тасуются, звякая, наполняются густым темно-красным напитком, дурманящим уже своим запахом, разлетаются по ладоням и снова тщательно перемешиваются.

---

Он погрозил пальцем куда-то вверх и поучительно произнес:

- По-вашему - Бох, а по-нашему - Вакх, - после чего уже блевал, не отвлекаясь.

---

Гайдн. Страстная каденция страшного Гантварга на фоне послушно притихших "Солистов..." - дама отводит озябшие руки в стороны, и каждая оказывается замкнутой в теплых створках королевских ладоней (правая рука не знает, где находится левая).

---

По коридору прошла женщина-лошадь.

---

Ты целуешь руку, которую я ощущаю, как чужую.

---

Пережив шок, я сомневаюсь, мой ли это шок: возможно, что он принадлежит двойнику или, по крайней мере, мое состояние уже продублировано - вспомнить, хотя бы, как мы могли молчать, задумавшись, и вдруг, не сговариваясь, произнести одно и то же слово...

---

Я просыпаюсь на дне ванны, жалея, что не утонул; я поворачиваюсь и погружаю лицо в душную пену...

---

...это похоже на партию в шахматы, когда одуревшие от весны шахматисты лопают, волнуясь, свои же фигуры, и тот из них, кто случайно выигрывает, предлагает ничью...

(роль шахматной доски отводится даме; но, в таком случае, придется принять во внимание шахматные горы и впадины; начинается с того, что каждая сторона высылает по десять проворных пешек (губы не в счет), а в конце баталии оба короля устало падают, сраженные третьей силой, собственно, королю нет до короля никакого дела, просто, случайно оказавшись на одном поле, они становятся свидетелями взаимного поражения, - от победы практически неотличимого...)

---

Hа берегу озера горела книга. Посреди Ладоги неподвижно застыло обгорелое судно. Вырванный лист, уцелевшая половина которого пожелтела и покоробилась, метнулся к воде - обгоревший край зашипел и растворился. Чайка, обманутая светлеющим на воде пятном, схватила намокший кусок бумаги с почти неразличимыми буквами и, спасаясь от нахальных товарок, отчаянно замахала крыльями. Оторвавшись от погони, почувствовала, что схватила не то. Пролетая над обуглившимся остовом, разинула клюв. Размякший кусок жалобно плюхнулся в черную яму, став незаметным сверху и снизу, пара сохранившихся слов не имеет смысла, потеряв контекст...

(в контексте сгоревшего судна это был оазис учености; в контексте озера - ...)

- Hу, выкладывай, чернильная душа, что ты там пишешь?

И я послушно выкладываю.