Седьмое небо (СИ)

Ая, в отличие от них, чувствовала себя скверно.

- Видишь во-он того человека? - кивнул Бенжи. - Это Хосе.

- Здравствуйте, - сказала Ая.

- Спасибо, - усмехнулся старик, и ей показалось, что он слегка не в себе. - Привет, Бенжи. Как там наши дела?

- Хорошо, наверное, - отозвался Бенжи и опустился на стул. - Мы ищем парня с дредами на голове.

Старик в ответ молча покачал головой. В это время от компании детей отделился и направился к ним мальчик в аккуратной зелёной курточке и клетчатом кепи.

- Господи! - сказал он, плюхаясь на свободный стул рядом с Хосе. - Утоли меня покоем в этом мире вечного движения!

И, словно в ответ на его слова, наступил мрак.

Ая шарпнула в темноте рукой и ухватилась за холодную ручку андроида.

- Бенжи?

- Да? - откликнулся тот и голосом, похожим на жужжание большого шмеля, удивлённо добавил: - Зззря ты меня сюда привела.

Жужжание перешло в высокий звон, и на верхней, едва слышимой ноте Ая потеряла сознание.

***

Дышать было легко, так легко, что казалось, будто воздух сам струится в лёгкие, как вода, стекающая с обрыва. Где-то недалеко звенели невидимые генераторы Бибича - судя по неподвижности мироздания, целая гроздь.

Потом сзади, за Аиной головой, лязгнула дверь, пропуская тонкую полоску света. Ая дёрнулась было подняться и обнаружила себя намертво пристёгнутой. Луч света проехал по противоположной стене и в итоге расплылся широким квадратным серым пятном.

- Так, так, так... - насмешливо сказал голос. - Приходим в себя?

Ая облизнула пересохшие губы и промолчала.

Человек обошёл стол, и на фоне размытого серого пятна возникла серая тень. Чтобы рассмотреть вошедшего, Ая скосила глаза к самому подбородку, но то ли от этого, то ли ещё от чего картинка вышла смазанной и двоящейся.

- Как самочувствие? - поинтересовался человек. Серьёзно поинтересовался, как доктор в палате у чудом выжившего после операции безнадёжного больного.

Самоубийца, оценила про себя его мужество Ая. Она отвела глаза от посетителя и подняла их к потолку. Звон исходил от потолка, исходил и расходился кругами по самому потолку и по металлическим стенам, как волны от брошенного в тихое озеро камня.

Пока она вслушивалась в потолок, вектор тяжести плавно сместился в сторону и съехал с невидимого пола к невидимой задней стене с дверью. И тем, собственно, и обозначил, что это корабль.

И вряд ли это транспортник 'земля-земля', вися практически вверх тормашками, подумала она, и вряд ли пришедший сюда самоуверенный господин такой уж самоубийца.

Тем временем корабль завершил разворот, и пол снова стал полом. Ая прислушалась к себе и, не считая лёгкой горечи на языке, ничего не нашла. Если бы хотели убить, убили бы, если бы хотели пытать...

- Надеюсь, вы не собираетесь держать меня в таком виде пожизненно, - хрипло сказала она. - Я чувствую себя незащищённой и уязвимой. Нельзя ли отстегнуть ремни? Я вряд ли достану отсюда до рубильников.

Стол одновременно развернул её головой вверх и поплыл вниз, потолок ярко вспыхнул, и в его свете стало видно, что вправо от неё уходит вдаль целый ряд похожих столов.

И на каждом из них оказался распят маленький белокурый морф.

Радецкий.

***

Второй раз Радецкий вернулся к 'Седьмому небу' только через неделю. Целую неделю он гнал даже тени мыслей об Ае из своей головы.

Маленькая оранжевая штука, придававшая ему всемогущества, лежала в наспех вырезанной из кедровника коробке, перевязанной крепкой ременной лентой.

Всю эту неделю по утрам мир, как ни в чём не бывало, поднимал над островами солнце, кормил Радецкого треской и ягодами, а в ночь на седьмой день расцвёл у него в голове странным, неправдоподобным, но, тем не менее, неотличимым от реальности сном. В этом сне он прожил на Фолклендах до конца тихую жизнь отшельника, умер, как и положено, от старости и родился снова - но на этот раз где-то на Армянском нагорье ягнёнком муфлона. Снова прожил жизнь, теперь уже баранью, снова умер от старости, потом снова родился диким бараном и снова умер, потом третий, четвёртый, пятый раз... Бараном.

Проснувшись, Радецкий долго лежал на палубе своей 'Революции', глядя в чёрное небо над головой. Баран, думал он, баран он и есть баран.