Те же и Скунс - 2

Лётчики и их жертва взирали на подошедшего Скунса с видом почти одинаково суеверным. Свитер, внешне ничем не отличавшийся от обычного, был смят на груди и пропитан кое-где кровью, но одетый в него человек стоял себе живёхонек, и ужасающих дыр вроде той, что красовалась в ноге бедного Энрике, не было и в помине.

Вот тут Таглиб закатил глаза и погрузился в беспамятство, а Скунс положил автомат, сунул руку под свитер и, морщась, принялся ощупывать рёбра.

Лайнер сел в аэропорту Бен-Гурион без особого опоздания, и студента Гомеса сразу повезли в госпиталь, а пленных террористов и Скунса - совсем в другую сторону, и как он распутывался с израильскими спецслужбами, которые его, естественно, сразу арестовали, это отдельная песня. Достаточно сказать, что в почётные евреи оказался зачислен уже не Энрике, а его недавний сосед, причём получил от этого звания не пулю, а массу всяких полезностей. Но это было позже, а когда только-только завершились допросы и начальство наживало мигрень, решая, что же с ним делать, - ему позволили "пока" поселиться в гостинице. В хорошем номере. С охранниками. Чтобы не убежал.

С этими охранниками Скунс почти подружился. Он им нравился: вёл себя смирно и вежливо и дрых без задних ног по полсуток, а когда бодрствовал килограммами лопал фрукты и нежился в шезлонге, подставляя ласковому солнцу богато разукрашенный торс. Однажды к нему пришёл посетитель, которого почему-то пустили.

"Добрый день, сеньор, - приветливо сказал Скунс невысокому пожилому латиноамериканцу. - Вы, не иначе, родственник Энрике? Ну как он там? Славный мальчик. Знаете, если бы не он..."

Сеньор опустился в соседний шезлонг и некоторое время молчал. Присматривался.

"Настоящая фамилия моего внука - Веларде-и-Гомес, - медленно проговорил он затем. - Энрике вам, наверное, не сказал. Он предпочитает... м-м-м... как можно менее афишировать наше родство".

Настал черёд Скунса присматриваться и молчать.

"Дон Педро Веларде делъ Map? - ответил он столь же медленно и осторожно. И чуть приподнялся в шезлонге: - Моё вечное почтение, кабальеро..."

"Я рад, что мы понимаем друг друга, - кивнул глава известной колумбийской "семьи". - Я не спрашиваю вашего имени, вы его ведь всё равно мне не скажете. Но я должен поблагодарить вас... уже за то, что мой внук обрадовался мне, когда я его навестил..."

Скунс понял это так, что дон Педро по крайней мере отчасти догадывается, с кем имеет дело, но события не форсирует. Они состязались во взаимной вежливости ещё с полчаса, обсуждая в основном здоровье Энрике, которому израильские врачи спасли-таки ногу. Потом дон Педро ушёл.

...Тот раз по отношению к Скунсу всеми было явлено нечеловеческое благородство. То есть компетентные товарищи мигом смекнули: здесь дал себя застукать класснейший специалист, гуляющий сам по себе. Смекнули - и после глубоких раздумий... отпустили его гулять дальше. Выдав на прощание израильский паспорт.

Тогда Скунс и дон Педро встретились снова. В более располагающей обстановке - и к полному взаимному, удовольствию. И позже встречались ещё несколько раз. Весь последний год дон Педро усиленно "окучивал" Скунса на предмет избавления от бремени бытия некоего дона Луиса Альберто Арсиньеги де лос Монтероса по прозвищу "Тегу"*. Медельинского наркодеятеля, сильно портившего кровь "честным" мафиози из Барранкилъи. Если бы дон Педро знал, где именно и почему застрял его querido amigo**, он бы наверняка проявил кастильскую учтивость и временно отступил в тень. Но дон Педро не знал...

*Тегуэксин - южноамериканский варан, очень сообразительная ч подвижная, но при этом крайне злобная и агрессивная рептилия.

**Дорогой друг (испан.).

Размышления Снегирёва были прерваны движением в зеркале заднего вида. Из-за угла появилась тётя Фира, возвращавшаяся к машине. Она была не одна. Эсфирь Самуиловна вела под руку плачущую девушку в пальто и пуховом платке, сбившемся с головы.

- Алёша, вы уж извините меня, что я так без спроса, но мне кажется, мы должны подвезти Каролиночку...

Должны, значит, должны. Алексей наклонил переднее сиденье:

- Забирайтесь.

Девушка невнятно поблагодарила и забралась. Он близко увидел маленькие нежные руки, покрасневшие от мороза. Тётя Фира устроилась рядом и сообщила ему:

- Вы же понимаете, Алёша, Каролиночка тоже к нашему Тарасику приходила.

- Даже так?.. - Снегирёв оглянулся. - Не знал, честно говоря, что у Тараса девушка есть. Да ещё такая красивая...

Постепенно выяснилось следующее. Каролина совершенно случайно смотрела по телевизору новости и уже хотела переключить программу, ибо страсти-мордасти криминальной хроники её не очень интересовали... когда на экране безо всякого предупреждения возникла знакомая физиономия. Потрясённая Каролина сразу узнала сурового богатыря, вступившегося недавно за её честь и достоинство. К полному ужасу и недоумению девушки, благородного спасителя заклеймили как активного члена шайки злодеев, покушавшихся на здоровье граждан и, что хуже, на их автомобили. Даже предлагали тем, кто опознает в нём своего обидчика, без стеснения обращаться туда-то и туда-то... Каролина на другой же день помчалась восстанавливать справедливость. И теперь вот плакала.

Раньше она жила аж в Кронштадте - с мамой и папой, инженерами Морского завода. Завод, как и вся оборонная промышленность, барахтался в тине и пускал пузыри, но дружная семья Свиридовых как-то держалась. Этой осенью Каролина пошла на первый курс института, и папа вставал чуть не в пять утра, чтобы занять ей очередь на автобус до метро "Чёрная речка". Они жили в старой части города, в четырёхэтажном доме, выстроенном после войны. Жили... пока однажды вечером в подвале этого дома не рванул скопившийся газ. Каролина была в гостях у подруги, справлявшей восемнадцатилетие, и поэтому осталась жива. Теперь она обитала в Питере у тётки, которая ей не особенно радовалась. Несмотря на то, что Каролина устроилась официанткой и почти всё отдавала ей за жильё...

Снегирёв терпеть не мог мелодрам. Он уже взял было курс на Весёлый посёлок, но, дослушав примерно до середины, развернулся и покатил в направлении Кирочной. Хотя альтруистка тётя Фира и отнесла Тарасу большую часть пирожков, сколько-то ещё оставалось на ужин.