Имя нам — легион

— Суг-гестивное законопослушие, — проговорил Филипп, с фальшивым восхищением округлив глаза и задирая указательный палец к потолку (дрянное спиртное оказалось довольно забористым, он едва не запутался в заковыристом слове). — Тирания добра. Регулируемая любовь. Так, что ли?..

Кииррей кивнула, соглашаясь:

— Так. Причем весь набор — легким движением пальца. Щелк — и вокруг одни ангелы. Дешево и сердито.

— А как же свобода воли? — серьезно спросил Филипп, решивший не обращать внимания на ее показной цинизм. — Не для хранителей нравственных заветов, — для народа?

— У народа ее никто не отнимал, — сухо сказала Кииррей. — Нужно лишь понимать, где она заканчивается и где начинается анархия. Опасная для индивидуумов, составляющих социум. Преступная.

— О, — поднял иронично Филипп брови, — а вы, конечно же, понимаете? Что ж, вам можно позавидовать: такое понимание дорогого стоит.

— Мы, конечно же, понимаем, — подтвердила Кииррей. — Завидуйте. Но учтите — одного понимания, к сожалению, совершенно недостаточно. Поэтому минимальные поправки, вносимые в колебания коллективного эм-поля искусственно, — необходимы. Во имя общечеловеческого блага. Других причин нет, уверяю. Удовлетворены?

Филипп склонил голову и развел руками:

— Наверное, да… Простите, мадам, но когда разговор заходит о благе всего человечества, я обычно теряюсь. Не по Сеньке, знаете ли, шапка. Однако же, поверьте, за народ Файра я искренне рад. Хорошо, когда у граждан напрочь отсутствуют криминальные порывы, верно?.. — Он ехидно осклабился. — Жаль, я не знал этого минувшей ночью…

— Не огорчайтесь, — сказала старуха. — Знать все не дано никому. А ваши противники были в некотором роде “нелюди”. Пожалуй, даже и “черти”, как вы их назвали недавно. Удивлены? Представьте, кроме “обычной” склонности к преступлениям существует еще и скрытая, носимая индивидуумами, психически нездоровыми. Этакое “эйцехоре”, семя зла. Несчастные инверсанты и сами чаще всего о нем не догадываются — до тех пор, пока оно властно не толкнет их на тропу войны. Самое страшное, что такое проснувшееся безумие уже становится заразным. В нашей истории было немало случаев настоящих эпидемий убийств, грабежей или жестоких половых насилий. Я возглавляю службу, занимающуюся как профилактикой подобных явлений, так и борющуюся с их последствиями. И вы, Филипп, с вашей уникальной психикой — безучастной, едва ли не “мертвой”, но столь же неистовою временами, стали для нас настоящим открытием. А для носителей “эйцехоре” — полюсом неодолимого притяжения. И они не выдержали. Уничтожить вас, милый мой, стало для них идеей фикс. А катализатором, запустившим процесс выброса агрессивности именно этой ночью, стал, очевидно, пик вашего подсознательного стремления к борьбе со смертельной опасностью. Возможно, какое-либо сильное воспоминание. Возможно, какой-либо яркий сон.

— Так я что, — кретинов мочил?! — неприятно поразился Филипп. — Господи, они ж за себя не отвечают! Вы-то где были? Надо было их раньше брать, пока они ко мне только подбирались. — Он подавился слюной и закашлялся.

— Да, надо было! — вспылила старший интеллект-координатор. — За домом, за вами, даже за Светланой была установлена слежка. Не наша вина, что ответственный за надзор сам оказался “инфицированным”. Он разрушил все наши системы связи и наблюдения, убил напарника и отправился помогать “братьям по крови”. Мы, признаться, боялись, что не успеем спасти вас. Удачно, что вы неплохо справились самостоятельно. — Она на мгновение умолкла, вспоминая, должно быть, последствия его самостоятельности. — За погибших и раненых себя не казните — вина полностью ляжет на меня, мне и отвечать. — Она снова примолкла, как бы задумавшись, стоит ли уточнять для него свою дальнейшую судьбу. Сказала: — Расширенное заседание совета по этическому контролю завтра. Не бойтесь, ваше присутствие не требуется.

Филипп сердито запыхтел и отвернулся. Кииррей, не мигая, глядела на него, выжидая продолжения. Спустя некоторое время он глухо спросил:

— Что вас ждет?

— Не знаю. Пожурят. Проклянут. Превознесут. Совет велик, мнений будет множество. В итоге посоветуют уйти на покой, наверное…

— Посоветуют и только? Ничего себе!… — Филипп повернулся и с интересом посмотрел Кииррей в глаза. — Уйдете?

— Нет, — твердо сказала Кииррей. — Я выполняла долг. Спасены сотни, если не тысячи жизней. Нет, я не уйду.

— Так я и думал. А что ждет этих… болезных? Инверсантов. Ну, тех, что выживут?

— Процедура нейтрализации инверсантов определена законом: минимальная операция на мозге и специализированная лечебница впоследствии. Других вариантов попросту нет.

— Ну а меня?

— Вас? — Кииррей просветлела. — Объятия прекрасной Светланы, горы шашлыков, ведра водки, вечный почет и уважение со стороны жителей Файра…

— Конная статуя при жизни, — подхватил Филипп.

— Совершенно верно. Если пожелаете, на подножии высекут ваши стихи. К примеру, эти: “Катарсис мой! Ты одинок, как ворон, севший на сосну. Пойду домой, милашку с горести за вымя оттяну”. А?! По-моему, подходяще.

Филипп сконфузился. Уши, кажется, незамедлительно вспыхнули. Он думать не думал, что старуха так хорошо запомнит его хоть и шуточные, но все-таки довольно неприличные вирши. Да он ведь даже не догадывался, что она их понимает!

— Стихов не надо, — тихо сказал он и вцепился в пуговицу; опомнился, отпустил. — Ничего не надо. Лучше отпустите меня домой. Пожалуйста!…

Кииррей с состраданием поглядела на него.

— Это неосуществимо, мой мальчик, — вынесла она страшный приговор. — В первую очередь технически. Разорвав отношения с метрополией, мы лишились не только перфораторов, но и лицензии на их использование. Разумеется, у нас осталось несколько транспортных устройств, предназначенных для экспорта минералов. Но вы должны понимать, Филипп: путешествия через границу по нефтепроводу возможны только в фильмах про Джеймса Бонда. Если позволите, я приведу такой пример: представьте, что какому-то сумасшедшему адмиралу вздумается забрасывать лазутчиков во вражеский тыл, выстреливая ими из главного калибра своего линкора. Представили? Грустные результаты ждут бравых шпионов, верно? Так вот, отправка пассажиров при помощи карго-перфоратора выглядит намного бесчеловечнее. Вряд ли вас устроит, дорогой мой, прибытие к месту назначения в виде девяноста килограммов протоплазмы, равномерно рассредоточенной вдобавок по всему объему финишной камеры. По очень немалому объему, добавлю.

— Значит — никаких надежд?

— Надежда умирает последней. Я ли должна говорить это вам? Изречение-то — чисто земное. Возможно, мы восстановим официальные дипломатические контакты с метрополией. Возможно, наши доблестные контрразведчики выловят наконец легендарных агентов Легиона, о которых столько говорится последнее время в наших масс-медиа, и мы получим возможность торговаться с его руководством. Да мало ли что! А пока — веселитесь, черт вас возьми! Для вас распахнуты все двери и открыты все дороги. Забирайте свою Светлану и отправляйтесь путешествовать. У нас есть на что посмотреть, уверяю! Один Парк Иллюзий чего стоит! Ну а пресытитесь отдыхом, найдется и работа — в самый раз по вашему широкому плечу. Ко мне уже пришло несколько запросов от коллег из других городов на ваше участие в ликвидации скрытых носителей криминального психоза. Пассивное, пассивное участие, — оправдываясь, махнула она рукой, видя, что Филипп вновь закипает.

— Че-го? — рявкнул он, вскакивая. — Да вы оборзели! Нашли провокатора! Хрен вам, понятно?! Сами мочите своих придурков, а я — пас! Ясно вам?! И так не отмыться…

Кииррей прищурилась. Лицо ее преобразилось и стало неприятно.

— Не отмыться, говоришь? — каркнула она. — А был ты чистеньким, да? За деньги воевал против дикарей, уничтожал их без разбору и был святее святого, так? Помолчи, я знаю, что ты скажешь, — отмахнулась она в ответ на неуверенную попытку Филиппа открыть рот. — “Война против захватчиков священна, я защищал человечество, хонсаки — суть библейская саранча и должны быть повернуты вспять”, и тому подобный словесный мусор. О небо! — Она картинно воздела руки и закатила глаза в направлении близких в этом бельведере небес. — “Ратью смуглой, ратью дружной мы идем спасать весь мир. Мы идем, и пылью вьюжной тает облако горилл”*. Бред сивой кобылы, дружок! В нем не хватает только Антихриста. Один лишь болван, совершенно не приученный пользоваться собственным мыслительным аппаратом или окончательно одурманенный сомой может клюнуть на такую галиматью. Раскрой глаза, человек! Тебя! Заставляли! Стрелять! В би-о-ро-бо-тов! “Ужасающие и безжалостные агрессоры!” Боже ты мой!… — Она нехорошо рассмеялась. — Слушайте, запоминайте, — больше вам этого никто не скажет! Метрополия не могла больше мириться с ростом милитаристских настроений внутри общества и создала, — повторяю: самостоятельно создала отдушину для своих воинствующих дуболомов. Врагов им создала!… Игрушечных! Материалом для зомбирования стал полуразумный рабочий скот некоей малоизвестной и достаточно удаленной от гнездовища человеческих цивилизаций расы собакоголовых сапиенсов. Расы, отмечу, от природы весьма склонной к лицедейству и получившей за роль сообщества вымирающих горемык, порабощенных чудовищами, богатые и многочисленные дары. О, спектакль удался на славу! Более того, он зажил своею жизнью, вовлекая в действие все новых и новых персонажей. То, что было задумано как выгребная яма где-то на задворках мироздания, в один жуткий миг вспучилось, ожило и раскинуло свои ядовитые щупальца повсюду. Терру начало лихорадить. Список заразных инверсий психики пополнился — родилась болезнь жажды “справедливой” войны. Угрожающе возросла ксенофобия. Дьявольщина, никто не верил сперва, пока кресты не запылали, — расизм возник! Запахло настоящей пандемией. Видя, что дело дрянь, Файр был вынужден укрыться за “железным занавесом”. Нам не оставалось ничего другого. Мы спасали себя. Судите сами. Вас, Филипп, этот тошнотворный спрут коснулся лишь вскользь, но с лихвой хватило и того: вы принялись с упоением избивать младенцев, которые казались вам исчадиями зла…