Подарок бессмертия

Джил рассмеялась над несколько детскими страхами Морриса.

— Ха, вот так любитель моря! Мне рассказывает истории, а сам боится маленького осьминожки. Конечно, по сравнению с размерами твоих вирусов он просто гигант.

— Я не боюсь, но осторожность не помешает. Я не знаю их повадки, кто опасен, кто нет. Я люблю нырять, наблюдать, и не так часто мне это удавалось делать. К тому же, мне никогда не было интересно читать книги или что–то выяснять про всех этих морских обитателей, но среди них есть опасные, даже ядовитые.

— Ладно, не оправдывайся, все с тобой ясно. Лучше расскажи, что еще успел разведать, — Джил подвинулась к Моррису и положила голову ему на грудь, обняв одной из рук.

Моррис продолжил говорить о его находках на дне этой бухты. Под водой она оказалась еще более красивой и разнообразной. Заросли всевозможных водорослей не только разнились по цветам, размерам и затейливостью их переплетения, но и оказались густо населены разнообразной живностью, в основном, мелкой и среднего размера рыбой, но пару раз ему попались и какие–то огромные синие рыбы. Он нашел несколько особенно красивых мест и даже подводный грот, все это он обязательно покажет Джил. Указывая пальцем в разные стороны, Моррис успокоил ее, сказав, что большую часть бухты он еще не видел и плавал только недалеко от фермы. Они смогут вместе обследовать самые потаенные уголки и вместе найти много интересного.

— Как здесь хорошо, — повторила Джил, поцеловав его в районе груди, почти у самой шеи, и обняла второй рукой. — Тихо, спокойно, людей нет, суеты нет, все так прекрасно. Давай здесь останемся навсегда. Вдвоем. Что нам еще нужно? Вечный отпуск! Ну их всех…

Моррис приподнял голову и тоже поцеловал Джил. Они замолчали, и каждый думал о сказанных ею словах. Моррис крепче обнял Джил и снова смотрел на поверхность воды с клонящимся к ней солнцем. Пробежав глазами по горизонту, он остановился на проливе, ведущим из бухты в открытое море. Именно там, за этим проливом, солнце совсем скоро окунется в воду, наверное, тоже пытаясь нырнуть и заглянуть, что там, с другой стороны поверхности. В этот момент весь горизонт зажегся огненно–желтым пламенем, которое побежало по воде до самого берега, охватывая собой все вокруг, даже обычно зеленые вода и кроны деревьев на полчаса стали золотыми.

У Морриса не было ответа на ее вопрос. Ему было очень хорошо, так, как никогда в жизни еще не было. Он лежал и все крепче сжимал Джил в своих объятиях. Его мечты воплотились в реальность. Он лежал и был счастлив. Он лежал, но почему–то не знал, что ответить. Ее слова звучали так прекрасно, так заманчиво и так ему нравились, но почему–то только пока они звучали. Нет, не только пока они звучали, он и сейчас чувствовал так же, но одновременно, почему–то, все равно не знал, как ответить.

— Это правда, здесь очень хорошо, — прошептал Моррис, повторяя ее слова и еще раз оглядываясь вокруг.

Некоторое время они молчали. Потом он добавил, будто что–то вспомнив:

— Жаль, здесь нет кораллов. Знаешь, какие они красивые!? Разноцветные, разнообразные, как сказочные картинки. А рыбки? Рядом с кораллами живут такие же удивительные рыбы. Пока я сам все это не увидел, я не верил. Думал, так красочно все выглядит только по телевизору, а на самом не может быть таким же ярким. Мы когда–нибудь обязательно поныряем на коралловых рифах.

— Да–а… Вечно нырять в одной бухте, наверное, наскучит, даже если будут кораллы, — Джил почему–то тоже думала о своих словах и не знала, что еще сказать.

72

Джил сидела надувшись и предпочитала не смотреть в сторону Морриса, усиленно рассматривая обочину дороги. За час они не сказали друг другу ни единого слова, и чем дольше длилось молчание, тем труднее становилось его прервать. Вырулив на дорогу с покрытием, Моррис с надеждой покрутил ручку громкости и нажал кнопку поиска волны радиостанции, но, сломавшись неделю назад, радио так и не включалось.

— Может, не сломалось, а отошел контакт или сгорел предохранитель, — предположил он.

Предположения помочь не могли. Ни в ремонте автомобиля, ни в электрике Моррис не разбирался и проверять ничего не рискнул, опасаясь сделать только хуже, повредив какие–нибудь провода, по–настоящему необходимые для работы двигателя. Он решил дождаться, пока они доберутся до какой–нибудь автомобильной мастерской. По расчетам Морриса необходимости прятаться уже быть не должно, и они поехали в город прояснить обстановку, узнать, не пора ли возвращаться домой, или просто дать знать о себе.

По дороге, от скуки, они разговорились о происходящем, о будущем, о том, как теперь изменится жизнь. В общем, обычные разговоры последних недель, но их взгляды часто расходились и начинались жаркие споры. Поспорили, погорячились и помирились, какой смысл обижаться? В первую минуту молчания Моррис хотел что–то сказать и прекратить детское упрямство, но не сказал. Ни в чем себя виноватым он не считал и не хотел давать Джил повод думать, что таким образом признает ее правоту. Она сама стала слишком рьяно отстаивать свое мнение, а он, кстати, ей даже не противоречил и лишь высказывал свои сомнения. В любом случае, ей тоже полезно научиться выслушивать мнение других людей, даже если она не согласна.

Зачем глупо портить друг другу настроение? Разве это принципиально для них или их жизни? Вначале он пожалел, что сразу не обратил ненужную ссору в шутку, но сейчас, с каждой последующей минутой, все меньше и меньше хотел мириться сам. Так он вечно будет вынужден обращать все в шутку, забывать о собственном мнении и не иметь возможности его высказать. А о чем тогда говорить? Вот они и молчат.

А может, это вовсе и не шутка, а именно такое мировоззрение. Они разговаривали о демографической обстановке в мире и выработке новых подходов к ее анализу. Старые взгляды и подходы больше не годятся, причем нужны общечеловеческие принципы планетарного масштаба вне зависимости от страны или национальности. Слово за слово, и Джил горячо доказывала необходимость жестких законов, вплоть до принудительной стерилизации. Моррис считал, она утрирует и упрощает проблему.

— Ты ученый! Должен оперировать фактами, а сейчас лицемеришь, не называя вещи своими именами. Разве лицемерие приводило к чему–либо хорошему раньше? А теперь и тем более. Возможно, раньше оно являлось необходимостью жизни. Дураков много, избавиться от них сложно, да и нужно ли? Все время появлялись новые, никто не хотел с этим бороться, многие даже пользовались их наличием, но теперь–то все должно измениться. Теперь у каждого есть возможность рано или поздно набраться ума, а защита от «дурака существующего» и «дурака будущего» необходима, как никогда. Иначе они разрушат все то, что дарит нам бессмертие.

— Ты перегибаешь палку. Не мы ли рассуждали об отсутствии у кого бы то ни было прав распоряжаться жизнью? Поэтому подарили бессмертие всем людям, без исключения! А сейчас …

— Да, это так! Но мы говорили о праве на жизнь, праве людей на бессмертие, на то, что оно дает людям. Это не имеет никакого отношения к предотвращению распространения бессмертия на продолжение вечного идиотизма уже и в новом мире. Да! Если кому–то пока ума не хватает, то его надо остановить. Ты же не доверяешь трехлетнему ребенку управление самолетом, принимать решения, но не запрещаешь ему в будущем стать пилотом. Всему свое время.

— В принципе, я согласен, но …

— Что, но? Ты хочешь ребенка? Я имею в виду не нас, а вообще? Сколько? Когда?

Моррис не был уверен, что ему нужны дети. Наверное, когда–нибудь, да, но не сейчас. Тем более теперь. Может лет через… много. Одного, может двух. Надо сначала наладить свою жизнь, определиться, столько возможностей. Ребенок не игрушка. С ним надо заниматься, воспитывать, проводить много времени, развивать его. Опять же образование, финансовое положение многое определяет. Факторов много, он об этом еще не размышлял.

— Правильно, только наоборот, ты как раз уже думал, и очень серьезно. Тебе важно, каким он вырастет, то есть, тебе не все равно. Ты берешь ответственность на себя не распространять идиотизм. А как насчет тех, кому подобные мысли даже в голову не приходят? Плодятся, как кролики и еще жалуются на жизнь! Это я самый простой пример…