Агнец в львиной шкуре (СИ)

— Хагетама? Кто это? — удивился я, всё ещё морщась от боли в ноге и правом боку.

— Это очень плохие люди! — с отвращением и гневом выпалила Аюми, и щёки её запылали. — Они приходят в наши селения, когда хотят, и забирают себе всё, что хотят — еду, женщин, скот. А тех, кто противится им, они убивают. Никого не щадят!

— Дикость какая! Почему же вы позволяете им делать это с вами? — недоумевал я. — Почему вы не объединитесь и не защитите себя от этих «хагетама»?

— Люди боятся, — печально вздохнул Лю Инь. — Они боятся теперь всего. Кому нас защищать, если даже наш староста Цао-гун ничего не может поделать с этим? Мы маленькие люди… совсем маленькие. До нас нет никому дела. Мы можем рассчитывать только на самих себя, но мы не солдаты и не воины. Мы умеем ловить рыбу или растить овощи, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи и не дать им умереть с голоду. Мы не умеем сражаться. Да, и нет ни у кого больше сил, чтобы бороться. У каждого здесь свой ад и каждый терпит его в одиночестве…

Лю Инь сокрушённо покачал седой головой.

— Но ведь такого не должно быть! — воскликнул я и твёрдо сказал: — Мне нужно поговорить с этим вашим старостой, Цао-гуном. Где его можно найти?

— Он живёт в своём доме, недалеко от храма. Только чем он поможет тебе? — удивился Лю Инь.

— Я хочу попросить его послать кого-нибудь в Шеньлун, предупредить моих друзей. Рассказать им, где я. Мне нужна помощь или хотя бы информация!

— В Шеньлун? — испугался Лю Инь. — Дорога туда лежит через земли хагетама… Нет-нет, никто не пойдёт туда, чтобы помочь чужеземцу!

Я взглянул на Аюми.

— Он говорит правду, — подтвердила девушка, скорбно сводя брови и стискивая пальцы. — Люди боятся ходить в те земли. Там нет законов. Любого там ждёт поругание или смерть. Рыбаки не станут помогать тебе даже за золото.

— У меня нет золота, — грустно усмехнулся я. — Мне даже нечего предложить вам за заботу обо мне, кроме своей благодарности.

— Как ты можешь говорить такие вещи?! — возмутилась Аюми, вскакивая со своего места. Щёки её запылали негодованием. — Разве мы заботились о тебе ради денег? Кто ты нам? Родня? Брат, сын, муж? — сверкала глазами девушка. — Но мой отец тащил тебя израненного на себе пять миль до посёлка, а я ночей не спала, залечивая твои раны!

— Прости. Я сказал глупость!

Я молитвенно сложил руки перед грудью.

— Вы хорошие люди, и я обязан вам своей жизнью. Но поймите и вы меня. Близкий мне человек сейчас находится в большой беде. Четыре месяца прошло с тех пор, как похитили мою жену, а я ничего не знаю о её судьбе! Она ждёт моей помощи, а я лежу здесь с переломанными костями, не имея возможности даже позвать на помощь своих друзей!

— Хорошо, — помолчав, сказал Лю Инь. — Я отведу тебя к Цао-гуну. Но это твоё желание, так что не обессудь, если он откажет тебе, вэйкурэн.

— Дочка, помоги мне поставить его на ноги! — обратился он к Аюми, подставляя мне своё острое плечо.

Девушка принесла с улицы самодельный костыль — корявую палку с рогатиной на конце. Лю Инь осторожно поддерживал меня с боку, пока я вставал с плетёной лежанки, служившей мне все эти месяцы постелью. В глазах у меня на мгновение потемнело, голова закружилась. Я схватил костыль из рук Аюми и крепко вцепился в него, чтобы не упасть на пол.

— Как ты? — спросила девушка, тревожно заглядывая мне в лицо.

— Нормально… сейчас… сейчас всё пройдёт. Мышцы затекли от долгого лежания, и кровь застоялась в жилах.

Я криво улыбнулся ей.

— Ты уверен, что сможешь идти? — засомневался Лю Инь, внимательно наблюдавший за мной.

— Попробую.

Приволакивая ногу, я сделал несколько неуверенных коротких шажков, отдававшихся острой болью во всём теле. Стиснув зубы, я с трудом доковылял до двери и, припав плечом к дверному косяку, выглянул наружу.

На улице было шумно и солнечно. Чумазые детишки постарше гонялись друг за другом, играя в озорные игры. Голые малыши возились в пыли на обочине, с любопытством взирая на окружающий мир и, казалось, не ведали никаких забот.

Квадратные домики с неизменными выгнутыми к небу черепичными крышами над тёмными деревянными балками сходились к пыльной площади. Там, в тени развесистого дерева стояла узкогорлая башня храма, составленная из повторяющихся прогрессивно сужающихся горизонтальных ярусов, придававших зданию приземистость. Башня была покрыта многогранным куполом, составленным из нескольких слоёв архитектурных элементов.

Когда-то белый камень храма пожелтел от времени, солнца и дождей, покрылся глубокими язвами и сколами. К воротам входа, за которыми скрывалось святилище, вела широкая лестница, на верхней площадке которой был установлен пьедестал для жертвенных приношений, усыпанный красным порошком и цветами. Рядом стояло несколько медных урн и флагшток, на котором развевался оранжевый флаг с грозной львиной мордой.

Жилые дома кое-где были огорожены невысокими оградами, сплетёнными из сухих корявых веток. Эти ограды походили на загоны для скота, но нигде не было видно никаких домашних животных. Вдоль площади на тонких шестах, крепко связанных в треножники, висели рыбацкие сети, большие, потемневшие от воды, поплавки и другие рыболовные снасти.

Смуглые женщины — в большинстве своём худые и низкорослые, с невзрачными обветренными лицами — были одеты в одинаковые серо-коричневые одежды, состоявшие из коротких блузок с рукавами и широких юбок до пят. Многие из женщин подворачивали эти юбки между ног, превращая их в свободные удобные шаровары. В таком виде селянки разделывали рыбу на шершавых досчатых столах, латали дырявые сети своих мужей, стирали одежду у колодца или возделывали землю на крохотных огородах.

В посёлке было много пожилых и совсем старых людей. Они сидели без дела в тени навесов возле своих домов или собирались небольшими группами, о чём-то беседуя и прикрываясь от солнца плётеными шляпами или плотными накидками. Сухие лица, обтянутые морщинистой кожей, сгорбленные немощные тела, цепляющиеся сухими костлявыми руками за самодельные посохи… От этих стариков ощутимо веяло безысходностью близкой смерти, которая станет для них избавлением от тяжёлой жизни, наполненной таким же безысходным страданием.

Молодых мужчин в посёлке не было видно. Наверное, в это время дня большинство из них были заняты рыбной ловлей где-то в океане. Шум его волн и солёные запахи доносились даже сюда.

Тяжело ступая, я шёл по улице к дому старосты посёлка, выделявшемуся среди остальных своими размерами и деревянными резными колоннами перед входом, на которые опирался широкий навес от солнца. Любопытные глаза смотрели на меня отовсюду, а моё появление вызывало оживлённые разговоры и жесты удивления.

Лю Инь не отходил от меня ни на шаг, готовый в любую минуту прийти мне на помощь.

— А почему в вашем посёлке совсем нет собак? — удивился я, всё ещё пытаясь приноровиться к ходьбе с костылём.

— Их давно съели, — печально объяснил Лю Инь. — Даже крыс ты здесь не найдёшь. Их тоже съели в годы большого голода, чтобы хоть как-то прокормиться… Когда еда закончилась, многие стали строить лодки. Выходили на них в океан и научились ловить рыбу. Страшно сказать, но только это и спасло нас от совсем уж ужасных вещей, которые творились в некоторых провинциях. Теперь наш улов, да ещё скудный урожай корнеплодов позволяют нам не умереть с голоду…

— Вот там, на поле мы совместно выращиваем рут и гэн, — Лю Инь указал рукой на восток, где за расступившимися домами открывалась залитая солнцем опушка леса. — Но урожай в здешних местах небогатый и его едва хватает, чтобы дотянуть до следующего. Хорошо бы возить рыбу в город и продавать там на рынке. На деньги, вырученные с продажи, можно было бы купить много другой еды, одежды и даже моторы для наших лодок! Раньше мы так и поступали, пока здесь не появились эти проклятые хагетама. Они захватили много окрестных посёлков, выгнали из своих домов людей, а кого-то просто убили… Теперь все дороги, ведущие в ближайший город и даже в столицу, проходят по их территориям, и никто не осмеливается проехать по ним. Они занимаются разбоем и насилием, и чувствуют себя здесь хозяевами…