Миры Джона Уиндема. Том 1

На Бернарда посыпались отчеты, требовавшие принятия срочных мер.

Джанет и я считали, что первый, и, вероятно, самый трудный период уже позади, что дети появились на свет, не вызвав всеобщего любопытства к обстоятельствам их рождения, однако, если Бернард по-прежнему заинтересован в сохранении тайны, то нынешнее развитие событий требует немедленного вмешательства. Необходимо разработать планы организации ухода за детьми, их воспитания и т. д, причем все это должно быть поставлено на прочную официальную основу.

Мистер Гримм сообщил, что отклонения от нормы у его сотрудниц достигли такого размаха, что без вмешательства в это дело высших сфер может завариться ужаснейшая каша.

Доктор Уиллерс посчитал необходимым изложить свои соображения в трех докладных записках. Первая была переполнена медицинской терминологией и носила сугубо официальный характер. Вторая выражала его мнение, изложенное человеческим языком, и предназначалась для лиц без медицинского образования. Среди главных положений этой записки было следующее:

Прочтя этот доклад в полном виде, Джанет отнеслась к нему весьма критически.

— Послушайте, — заявила она, — а где же тут насчет возвращения в Мидвич матерей с детьми? И вообще, где анализ известных нам случаев вынужденных действий родителей? Нельзя проходить мимо них!

— Все это просто форма истерии, дающая начало коллективным галлюцинациям, возможно, скоротечным, — ответил Уиллерс.

— Но все матери, как образованные, так и необразованные, единодушны в том, что дети могут понуждать и понуждают взрослых к различным поступкам.

Те, которые уехали из Мидвича, вовсе не собирались сюда возвращаться. Они вернулись потому, что их заставили вернуться. Я разговаривала со всеми прибывшими, и все они показали, что у них внезапно возникло чувство тревоги, ощущение какой-то пустоты, которая, как это почему-то им было ясно, исчезнет только в том случае, если они вернутся. Их попытки описать свои ощущения дают разные результаты, поскольку и сила воздействия, видимо, была тоже различной. Одни чувствовали удушье, другие что-то похожее на голод или жажду, третьи вроде бы слышали неприятный непрекращающийся ни на минуту шум. Феррилин утверждает, что она страдала труднопереносимым ознобом. Но при всех различиях матери понимали, что их ощущения как-то связаны с детьми и единственный путь облегчить страдания — это приехать в Мидвич.

Это же относится и к мисс Лэмб. Ощущения у нее были такие же, но она была прикована к постели и вернуться в Мидвич не могла. И что ж? Давление переключилось на мисс Латтерли, которая не имела покоя, пока не взяла на себя роль заместительницы мисс Лэмб и не вернулась с ребенком в Мидвич.

Как только мисс Латтерли прибыла сюда и передала дитя миссис Брант, наваждение прошло, и она смогла отправиться к мисс Лэмб в Истберн.

— Если, — внушительно сказал доктор Уиллерс, — если мы станем принимать россказни старух и даже молодух за истину, если мы вспомним, что большинство домашних обязанностей смертельно однообразны и не дают пищи уму, так что любое семя, попавшее туда, может произвести на свет целые джунгли, тогда вряд ли нам стоит удивляться, что все искажено, лишено логики, как в ночном кошмаре, что вещи предстают, скорее, как символы, чем как сущности.

С чем мы столкнулись? С определенным числом женщин, ставших жертвами неслыханного и до сих пор необъясненного феномена; с определенным числом детей, не вполне схожих с обычными детьми, появившихся в результате этого феномена. Согласно хорошо известной логике, женщина хочет, чтобы ее ребенок был совершенно нормален и в то же время лучше остальных детей. И когда какая-то из этих женщин оказывается изолированной вместе со своим ребенком от товарищей по несчастью, то в ней неизбежно растет опасение, что ее золотоглазое чадо не вполне нормально по сравнению с ребятишками, которых она видит кругом. Ее подсознание возбуждено, и возбуждение достигает той точки, когда приходится либо признать данный факт, либо как-то его сублимировать. Самый простой способ — перенести Необычайное в такую обстановку, где оно перестает казаться Необычайным, если, конечно, такая обстановка существует. В нашем случае такое место есть — это Мидвич.

Поэтому они хватают своих детишек и возвращаются сюда, где все совершенно прелестно улаживается, во всяком случае, на какое-то время.

— Мне кажется, что именно такое прелестное успокоительное мы и получаем в данную минуту, — откликнулась Джанет. — А что вы скажете насчет миссис Велт?

Случай, на который намекала Джанет, произошел, когда однажды утром миссис Брант, зайдя в лавочку миссис Велт, застала хозяйку втыкающей в себя булавку и горько плачущей от боли.

Миссис Брант это показалось странным, и она почти насильно отвела миссис Велт к доктору Уиллерсу. Он дал миссис Велт успокоительное, и, когда ей стало лучше, она объяснила, что, меняя ребенку пеленки, нечаянно уколола его булавкой. И тогда, согласно ее словам, ребенок взглянул на нее в упор своими золотыми глазами и заставил втыкать булавку в собственное тело.

— Ну уж! — возразил Уиллерс. — Если у вас есть в запасе лучшее описание истерического раскаяния вроде власяниц и т. п., я был бы рад его услышать.

— А Гарриман? — настаивала Джанет.

Гарриман однажды ввалился в хирургический кабинет Уиллерса в жутком виде. Нос сломан, выбиты несколько зубов, подбиты оба глаза. На него напали, объяснил он, трое неизвестных мужчин. Правда, кроме него, никто этих мужчин не видел. Зато двое мальчишек, случайно заглянувших в окно, болтали, что будто бы видели Гарримана в бешенстве бьющим кулаком по собственному лицу. А на следующий день кто-то заметил на щечке гарримановского ребенка свежий кровоподтек.