Падает вверх

Они замолчали. Ушаков поворотом рукоятки закрыл фонарь черными щитками, оставив открытым только окно сбоку. Сверкающие звезды заглянули в него.

— Ну, можно и подремать, — сказал Ушаков, потягиваясь. — Все идет нормально…

Платон Григорьевич искоса посмотрел на него и, представив себя на секунду висящим в этом странном самолете над черной бездной, с удивлением обнаружил, что никакого ощущения страха не было. Все действительно шло нормально.

Минут через двадцать Ушаков, указав Платону Григорьевичу на высотомер, вмонтированный в приборную доску, сказал:

— Двести тысяч километров от нашей матушки Земли. Скоро будем разворачиваться…

Он взглянул вниз, где ослепительно сверкали четырнадцать цилиндров, неотступно следовавших за кораблем. Время от времени какой-либо из цилиндров окутывало облачко пара.

— Что это? Что-нибудь неисправно? — спросил Платон Григорьевич, показывая на цилиндры.

— Предохранительный клапан. На каждом цилиндре есть клапан. Цилиндры белые, великолепно отражают свет солнца, но приходится регулировать давление, — ответил Ушаков.

— Нагреваются?

— Да, и иногда очень сильно… Ну, Платон Григорьевич, начинаем поворот.

Платон Григорьевич ожидал, что Ушаков начнет сейчас какую-нибудь сложную фигуру, но вместо этого Ушаков вновь откинулся в кресле и уставился на далекие звезды.

— Начинаем… — вдруг сказал он. — Я вижу по звездам.

В кабине тревожно загудел какой-то сигнал.

— Ну, вот и сигнал поворота… Вы, Платон Григорьевич, следите за цилиндрами.

— Но они на месте… — сказал после недолгого молчания Платон Григорьевич.

— Это так кажется, на самом деле мы сейчас вошли в сферу притяжения Луны и вращаемся вместе с тяжелыми цистернами вокруг общего центра тяжести. Следите внимательно…

И вдруг в кабину хлынул яркий свет. Платон Григорьевич вначале не понял, что же произошло, но, прищурив глаза, различил за цистернами ярко освещенный диск Луны.

— Вот и завершили поворот, — облегченно сказал Ушаков. — Еще часок, и мы будем на месте. Сядем у кратера Колумба, в лунных Пиренеях. Там одна из наших постоянных баз.

— Там работает ваш Могикан?

— Да, Могикан. Кстати, зовут Могикана Дмитрий, Дмитрий Яворский. Это у него позывные такие. Мы часто в перекличке говорим просто Могикан… Сейчас дадим ему знать.

Ушаков наклонился к микрофону и раздельно сказал:

— Могикан, я Полковник. Слышишь меня? Прием…

— И слышу и вижу, — раздалось в ответ. — Увеличь торможение… На одну десятую…

— Можешь взять цистерны на себя? Прием…

— Еще рано… И давай немного восточной, ты как раз над цирком Алиацензис. Вот сейчас проходишь над ним… Беру на себя цистерны. Переключай…

Полковник притронулся к каким-то приборам на доске и тотчас же сказал в микрофон:

— Есть. Могикан, теперь они твои…

Прямо в отрогах желто-серых лунных гор Платон Григорьевич увидел такую же систему колодцев, как и на Земле. Кольцо цистерн застыло неподвижно, и вдруг один из цилиндров как бы соскользнул вниз, сразу исчезнув в тени лунного хребта. За ним второй, третий…

— Вот и все… Теперь наша очередь, — сказал Ушаков. Он вновь взялся за ручку. Каждому его движению отвечал шум тележки за спиной.

— Балласт вперед, и мы вперед, — объяснил Ушаков, — балласт назад, и мы назад… Я меняю центр тяжести аппарата, вы понимаете, Платон Григорьевич? Этого достаточно, чтобы компенсатор дал ту или иную составляющую для полета по горизонтали.

— Неужели тележка так тяжела? — спросил Платон Григорьевич.

— Она налита свинцом, Платон Григорьевич. Приходится возить за собой лишнюю тяжесть, но что поделаешь… Иду на посадку! — громко сказал он в микрофон, и тень горы накрыла самолет. Только там, куда попадал луч сильного прожектора, укрепленного над фонарем, были видны скалы, но вот раскрылось бездонное окно в глубь горы, и самолет плавно вошел в него, и побежали вдоль стен такие знакомые Платону Григорьевичу цепочки сияющих ламп.

ТАИНСТВЕННОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

В те далекие времена, когда поверхность Луны была еще достаточно пластичной, нередко случалось, что раскаленные вулканические газы в поисках выхода пробивали себе путь в толще гор. Иногда это были прямые, как жерло орудия, вертикальные колодцы, иногда искривленные зигзагообразные коридоры, отшлифованные каменными осколками, оплавленные глубинным жаром. В одной из таких разветвленных пещер и обосновалась исследовательская группа Могикана.

Пройдя вслед за Ушаковым через три или четыре бункера с постепенно повышающимся внешним давлением, Платон Григорьевич попал в узкий коридор явно искусственного происхождения. Коридор был строго прямоугольный, а не овальный, как до сих пор. На равных расстояниях друг от друга светились какие-то указатели. Ушаков остановился и, внимательно посмотрев на показания круглого вмонтированного прямо в стену прибора, поднял прозрачный щиток своего шлема. Платон Григорьевич последовал его примеру.

— Что за прибор? — спросил он.

— Не узнали? Барометр-анероид… Здесь всегда семьсот шестьдесят миллиметров ртутного столба, если все системы работают нормально.

Блестящая дверь из дюраля, на черной табличке — надпись: «Лаборатория химии Луны». Ушаков нажал на ручку двери, распахнул ее.

— Входите, Платон Григорьевич, — сказал он.

— Да полно, на Луне ли мы? — спросил, смеясь, Платон Григорьевич. — Если бы не ощущение необычной легкости во всем теле, ни за что не поверил бы… Но зачем табличка? Табличка на двери зачем?

— Дмитрий — человек со странностями. Педантичен до смешного.

— Он по образованию химик?

— Химик-аналитик.

— Тогда это понятно. Чистоплотность и педантичность Чугаева вошла в поговорку даже среди врачей.

Лаборатория химии Луны помещалась в просторной естественной пещере. При свете электрических ламп потолок пещеры, уходящий стрельчатой аркой куда-то далеко вверх, отливал нежно блекло-зеленым; темно-красные прожилки камня, сплетаясь на стенах, походили на прихотливый, продуманный орнамент. Внизу стояли столы, самые обыкновенные земные лабораторные столы, на полочках банки с реактивами и стекло, масса стекла… Здесь, должно быть, работало немало народу. Платон Григорьевич насчитал двадцать рабочих мест. Но сейчас комната была пуста. Ушаков приоткрыл маленькую дверь в соседнюю комнату и позвал:

— Дмитрий! Ты здесь? — и, обернувшись к Платону Григорьевичу, сказал удивленно: — Никого!

И вдруг под сводами лаборатории глухо зарокотал звонок.

— Это аврал! — обеспокоенно сказал Ушаков. — У них что-то случилось. Скорее, Платон Григорьевич, пройдемте в комнату связи.

Они вновь вышли в узкий проход, Ушаков тщательно закрыл за собой дверь. Завернув за угол, они сразу же столкнулись с низкорослым человеком в скафандре.

— Дмитрий! А мы тебя ищем! Что у тебя случилось?

— Потом, потом, — сказал Дмитрий. — Пройдите в мой кабинет. Поверь, Полковник, нет ни секунды времени.

— Придется вернуться, — сказал Полковник. — Начальство не в себе… Что же у них могло произойти?

— Здесь такая тишина, такой покой, что кажется ничего и не может произойти, — сказал Платон Григорьевич, когда они расположились в маленькой комнатке, примыкавшей к лаборатории.

— Это не совсем так, — сказал Полковник. — Конечно, здесь относительно тихо, но у Дмитрия главное хозяйство снаружи, в кратере Колумба. Там у них своеобразный «полигон» для практического испытания всего того, что рождается в этой лаборатории.

— Я думал, что они попросту изучают состав лунных пород, определяют, из чего они состоят, чем отличаются от земных…

— Нет, Платон Григорьевич, вы ошибаетесь. Дмитрий самый большой фантазер, какого я когда-либо встречал.

— А как же его педантичность?

— Она-то и придает его мечтаниям неотразимый оттенок реальности, достижимости. Он задумал сделать Луну пригодной для жизни. Создать, так сказать, «филиал Земли».

— Он и сейчас неплохо устроился, — заметил Платон Григорьевич.