Право приказа

- ... Вы забываете, что они не только солдаты, но и люди. Что у каждого из них есть матери, жены, дети...

Генерал резко повернулся к офицеру. Лицо его было суровым и решительным, как и положено генералу во время боя.

- Если я буду помнить, что у каждого из них есть матери, жены и дети, жестко обрубил он, - то я не смогу посылать их на смерть! Я всмотрелся в темноту информатория. В углу, в мигающем свете экрана, отблескивала лысина Нордвика.

Я отпрянул назад и с треском захлопнул за собой перепонку двери. Ишь, с кем себя сравнил! Генерал!.. Я прошагал через всю рубку и с размаху сел в кресло пилота. Командир! Он, видите ли, имеет право посылать на смерть! В моей голове стоял полный сумбур. Я, конечно, понимал, что своей смертью Шеман спас всех пассажиров "Градиента", Но заставить его это сделать не имел права никто. Потому что это подвиг, а на подвиг люди идут сами, жертвуя собой по зову своей души. Приказать же мальчишке... Я не знаю, как там считали в двадцатом веке, но это - убийство! Неожиданно мне в голову пришла мысль: а смог бы я, если бы умел управлять ботом, сделать то, что сделал капитан "Градиента"?

И не сумел ответить.

Сказать: "Да! Я готов на подвиг!" - это слишком просто. Это пустой звук, за которым ничего нет, если впереди - жизнь.

Так я и просидел в кресле пилота, пока не прибыли спасатели. К счастью, это оказался не крейсер Нордвика, а другой, находившийся в этот момент ближе к нашему сектору. К счастью, потому что я не хотел, просто уже физически не мог оставаться на лайнере, а к Нордвику, если бы это был его крейсер, обращаться с просьбой доставить меня назад на нашу станцию не хотел.

Первое время, пока крейсер ПСС швартовался к "Градиенту", брал его на буксир и десантировал ремонтников к двигательному отсеку, я не вмешивался в их переговоры между собой. Но когда их работа вошла в спокойное русло и количество приказов и переговоров в эфире упало, я вызвал их капитана и, отрекомендовавшись, попросил помочь мне вернуться на станцию.

- Так в чем дело? - не очень любезно осведомился капитан. - Берите спасательную шлюпку и летите.

- Я не умею управлять шлюпкой.

- В таком случае сидите и ждите. В настоящий момент у меня нет людей для вашей доставки на станцию.

Я начал было ему снова объяснять, кто я такой и как здесь оказался, но он резко оборвал меня, попросив не засорять эфир.

- Если ты не возражаешь, Иржик, - вдруг раздался голос за спиной, - то это могу сделать я.

Я обернулся. У стены стоял Нордвик и смотрел на меня усталыми, больными глазами. Не знаю, да и никогда не смог бы объяснить, почему я кивнул.

Спасательная шлюпка, хоть и была всего раза в два больше "мухолова", в середине оказалась довольно просторной. Впрочем, оно и понятно - ей не нужен такой мощный двигатель, как у бота. Я подождал, пока Нордвик усядется в пилотское кресло, и сел на жесткое откидное сиденье, у самого выхода.

Почему-то я ждал, что он заговорит со мной, попытается как-то оправдаться - Но весь путь до станции он молчал и не смотрел в мою сторону. И когда мы спустились на причал станции и я вышел из шлюпки, он продолжал неподвижно сидеть в кресле, даже не проводив меня взглядом.

У входа на причал станции меня ждали возбужденные ребята. Наверное, у них была ко мне масса вопросов, но никто их не задал. Все молча смотрели на меня. Не знаю, что на них произвело большее впечатление - то ли выражение моего лица, то ли синяк. Впрочем, делиться своими впечатлениями у меня тоже не было желания.

- Где Шеланов? - спросил я.

- В медотсеке, - ответил кто-то.

Я кивнул и, пройдя сквозь толпу, зашагал по коридору в сторону мед отсека. Ребята меня поняли, и никто за мной не последовал.

В медотсеке было трое: Шеланов, Гидас и Долли Брайен - врач станции. Гидас лежал на выдвинутой из стены койке. На его голове блестит шлем психотерапии, а над грудью, свешиваясь с потолка на штанге хромированного штатива, висела платформа диагноста. Гидас плакал. Долли сосредоточенно возилась у пульта диагноста, а Шеланов сидел на стуле рядом с Гидасом и держал его за руку.

- Мне надо было идти... - трудно, с болью выдыхая из себя слова, говорил Гидас. Слез, бегущих по щекам, он не замечал. - Я же знаю "мухолов" как свои пять пальцев... Надо было вывести его из диафрагмы... разогнать... по спирально сужающейся траектории... и катапультироваться - Компьютер бы сам довел...

- Я вернулся, - сказал я.

Шеланов мельком глянул на меня, кивнул.

- Разрешите доложить? - официальным тоном спросил я.

- Потом, - отмахнулся он.

- Не потом, а сейчас. Я считаю, что действия капитана Нордвика на лайнере "Градиент" граничат с преступлением.

Шеланов поднял на меня недоуменный взгляд. Затем отпустил руку Гидаса и встал.

- А ну, пойдем отсюда, - сказал он и, подхватив меня под локоть, вышел из медотсека.

- Что ты сказал?! - спросил он.

- Я сказал, что действия капитана Нордвика преступны. Он не имел права приказывать Шеману идти на смерть. Допустим, это можно и оправдать сложившейся ситуацией, но с моральной стороны - Нордвик совершил убийство.

- С моральной стороны?..

Лицо Шеланова обострилось, стало жестким.

- Ты еще назови смерть Шемана подвигом. В результате этого, как ты говоришь, преступления, спасено восемьсот двадцать три человека.

- Сейчас не средневековье, чтобы приносить кого-то в жертву! - почти выкрикнул я ему в лицо. - И даже не двадцатый век! Человек должен сам...

- Не двадцатый, - согласился Шеланов. - Поэтому не тебе его судить.

- А кому? - перебил я.

- И никому... - тихо закончил Шеланов, непримиримо глядя мне в глаза. Нет для него суда.

- Есть! Суд его собственной совести! И если она спит, то я хочу, чтобы о его поступке знали все! Тоща посмотрим! - Суд совести...

Шеланов вдруг потух, и глаза его стали грустными и невидящими. Будто он жалел меня за что-то. Меня - или Нордвика?..

- Это он тебя? - спросил он, кивнув на синяк. - Мне тоже хочется...

- Послушай, спросил он вдруг, а ты знаешь имя того пилота, который бросил свой лайнер на Сандалуз? Я молчал. Ждал продолжения.

- Это был Нордвик, - сказал он.

Я вздрогнул от неожиданности.

- Но и это не все, - тихо продолжал Шеланов. - В пассажирском отсеке лайнера находилась вся его семья. Жена, трехлетний сын и пятилетняя дочь. Так что совесть у него и так...