Право приказа

- Подлец! - прохрипел я разбитыми губами. Резкая боль рванула мне всю челюсть. - Убийца!

Подсознание глупо отметило толику мелодраматичности этих фраз и всего моего положения. От злости на себя и на свое подсознание я попытался оттолкнуться от потолка, чтобы броситься на Нордвика, но у меня ничего не получилось. Я только завертелся в воздухе.

- Не мешай, - не оборачиваясь, спокойно сказал Нордвик.

- Если мы начнем сейчас драться, лайнер войдет в супермассу. А здесь восемьсот двадцать три человека, не считая нас.

Я заскрипел зубами от бессильной ярости, но тут же схватился за челюсть. Как он меня...

Тем временем на одном из экранов двигательный отсек лайнера застыл напротив "зрачка" супермассы.

- Внимание по всему кораблю! - объявил Нордвик по селектору внутренней связи. - Всем пассажирам приготовиться к появлению искусственной гравитации.

Он отключил селектор и посмотрел на таймер. Оставалось меньше четырех минут.

- Пора, сынок, - тихо сказал он Чеславу Шеману.

Шеман вздрогнул.

- Прощайте... - прошептал он. Лицо его исказилось совсем по-детски, как от незаслуженной обиды, и экран погас. Он выключил его - наверное, не хотел, чтобы видели его слабость.

- Передайте маме...

И все. Может быть, он отключил и связь, а может, спазм сдавил ему горло. И мне почему-то показалось, что сейчас по его лицу текут слезы.

"Мухолов" сорвался с места и тут же исчез в супермассе. И, может быть, потому, что не было ни взрыва, ни вспышки - это не показалось страшным. Но мне хотелось кричать.

Радужная вспышка ударила по глазам чуть позже - сократилась диафрагма, и тут же появившаяся искусственная гравитация швырнула меня на пол. Пол подо мной завибрировал, возник ноющий звук, все более усиливающийся. Нордвик активировал двигатели по ускоренному режиму. Обычно двигатели активируют в порту в течение примерно получаса, и это проходит незаметно. Работающих же в полном режиме двигателей вообще не слышно, а когда корабль ложится в дрейф, они работают на холостом ходу, чтобы обеспечить возможность быстрого маневра. Так они и работали на "Градиенте", но диафрагма погасила их. И поэтому Нордвик пытался не только активировать двигатели, но и одновременно двинуть лайнер с места.

Ноющий звук перешел в невыносимый вой, от которого, казалось, крошились зубы, переборки уже не вибрировали, а сотрясались крупной дрожью, но лайнер по-прежнему оставался неподвижным. Только когда время на таймере перевалило за полторы минуты, к дикому вою добавился еле слышный комариный писк, и "зрачок" супермассы стал медленно отодвигаться.

По содрогающемуся полу я на четвереньках прополз к пульту управления и, цепляясь за кресло, встал на ноги. Передо мной замаячила бритая голова Нордвика, вся в присосках и проводах. Я крепче ухватился за кресло и выпрямился, чтобы через его голову видеть приборы. Взгляд мой метался между экраном, на котором проецировался удаляющийся "зрачок", гравилотом, спидометром и таймером. Мала скорость, мала! Кажется, я даже грудью навалился на спинку кресла, словно пытаясь подтолкнуть лайнер вперед. Супермасса сработала как часы. Только на таймере выпрыгнуло время: две тридцать шесть, - как она выплюнула из себя диафрагму. Я еще успел бросить взгляд на гравилот: одиннадцать и шесть метров в секунду, - как разом умолкли двигатели, радужная вспышка ударила по глазам, и вновь наступила невесомость.

Не успели... До спасения оставалось еще более километра. Но я ошибся. Несмотря на то, что диафрагма усиленно гасила скорость корабля (скорость падала просто на глазах), инерция движения была огромна, и лайнер продолжал, хоть и теряя скорость, уходить от супермассы.

Переход границы диафрагмы оказался мучительным. Скорость лайнера упала практически до нуля, и я даже видел, как радужная пленка диафрагмы возникла передо мной прямо из экранов, вошла в меня и словно вывернула наизнанку. Как я еще остался стоять на ногах, не знаю. Но когда пришел в себя и смог хоть что-то соображать, то увидел в обзорные экраны, что лайнер находится за границей диафрагмы. Мало того, он по-прежнему уходил от супермассы. С небольшой, почти черепашьей скоростью, какие-то метры в минуту, но уходил! Вышла соринка из Глаза...

На дисплее замигала красная надпись: "Авария в двигательном отсеке!!!" сжег-таки Нордвик двигатели...

Я посмотрел на него. Нордвик неподвижно сидел в кресле, пустыми глазами уставившись в пульт управления. На его вдруг обострившемся лице ощутимо быстро высыхали крупные капли пота. Я поморщился и тут же чуть не вскрикнул от боли. С трудом передвигаясь на ватных ногах, направился в душевую. К счастью, там нашлась аптечка. Я снял боль и кое-как ретушировал кровоподтек, заливавший почти всю правую половину лица... К сожалению, я не врач-косметолог, и добиться полного рассасывания кровоподтека мне не удалось. Он разлился по щеке сине-желтым пятном и, как я ни старался, в нем только больше появлялось зелени. Тогда я оставил синяк в покое, содрал с себя одежду и забрался под душ.

Когда я вышел из душевой, Нордвика в рубке уже не было. Переднюю панель на компьютере он закрыл, но как-то небрежно, неаккуратно - из-под нее змеились по полу те самые белесые червеобразные провода нейроуправления, вызывавшие какое-то гадливое чувство. Очевидно, он просто отпустил кронштейны панели" и она упала, придавив провода.

Неприкаянно побродив по рубке, я попытался пройти в пассажирский отсек, но перепонка двери оказалась заблокированной. Тоща я открыл дверь в пилотский информаторий. За перепонкой оказалась вторая, светозащитная, и я просунул в нее голову. И чуть было не отпрянул от грохота взрыва, швырнувшего мне в лицо комья земли. В информатории шел фильм. Старинное кино, квадратом экрана светившееся на стене.

Фильм был о войне и, наверное, игровой. На экране, за бруствером окопа, стоял военный в длинной шинели и папахе (наверное, генерал - я в этом слабо разбираюсь) и смотрел на поле боя в странный, похожий на перископ, бинокль, установленный на треноге. Рядом с ним стоял второй военный, в туго перетянутом полушубке и в каске. Очевидно, его офицер.

Я уловил только конец фразы, которую офицер говорил генералу: