Пансионат

- Почему же? - с неподдельным интересом спросил Тиль.- Действительно, не нравится вам современное искусство - поищите в классическом наследии.

- А вот почему,- мрачно сказал доктор.- У меня, видите ли, нет собственного книгохранилища. В центральное мне вход заказан, туда только по спецдопуску. Бред, ахинея - мне нужен спецдопуск к книгам моей страны, моего народа, вообще к любым книгам! В хранилищах рангом пониже сильно позаботились о моем умственном целомудрии: в этой самой классике - дыра на дыре. Что-то не сохранилось, что-то и не велено было беречь, а наоборот изъять навсегда и порезать в лапшу. Да и откуда я знаю, что искать и где? Опять же, я не специалист. А в учебниках, которые составили для меня специалисты, этих старых авторов - два десятка. И знаете ли, при ближайшем рассмотрении выясняется, что и они стоят в вашей же шеренге, ну, может, правофланговыми. Вы и классику под себя подладили, перекрыв людям доступ к тем книгам, которые в вашу схему не вписываются!

- Вы делаете честь метру Ядрону, - вкрадчиво сказал Дан.

- Что?! - Доктор даже вздрогнул.

- Ну, если вы ставите его в одну шеренгу с классиками...

- А, - понял доктор и рассмеялся. Потом продолжил: - Это про книги. А с живописью еще хуже. Как я могу приобщиться к классике? Повесить на стенку полотно Лециуса?

- А вы знаете, сколько это стоит? - с веселым ужасом спросил Дан.

- Вот, вот... Но Лециуса я хоть в музее видел. А Цициртан? Все его полотна в музеях по ту сторону океана, куда мне никогда не попасть.

- Почему же, можно поехать туристом...

- А вы знаете, сколько это стоит? - доктор вернул Дану вопрос.- Так что если я желаю облагораживаться искусством, то вынужден смотреть либо на плохие репродукции, да еще и подобранные для меня заботливым цензором, либо на полотна в наших музеях, а на них мне смотреть не очень хочется. Выбора вы нам не оставляете. Не могу же я сам для себя писать...

- Кстати, а вы не пробовали? - голос Дана был полон участия.

- Бог миловал... Я как-то привык думать, что это даже не профессия, а миссия. Служение...

- Ну конечно, доктор, милый вы мой! Вот именно, миссия!

- Миссия-то она миссия, да вот миссионеры мне не понравились при ближайшем рассмотрении.

- Доктор, ну не будьте занудой! Что ж нам теперь всем в монахи постричься? В общину Серых Братьев? Почему служение искусству - обязательно святость поведения, чуть ли не схима?

- Обязательно, метр Дан. А иначе - это разврат души. Или шкурничество.

При этих словах Дан метнул настороженный взгляд на Тиля. Художник побледнел и положил руку на сердце, стараясь сделать это незаметно. Дан разозлился и довольно грубо заметил:

- Слушайте, доктор, а отчего же вы в таком случае возитесь со столь нелюбезными вашему сердцу Творцами? Ну, погрузили бы всех в фургоны и - до ближайших рвов. И дешевле и эффективнее. Тем более что ни хлеба, ни обуви они не производят, а все остальное, по-вашему, людям не нужно. Или негуманно? А то, что вы с ними сделали,- гуманно?

- Это провокация,- с достоинством парировал доктор.

- Конечно,- сразу же согласился поэт.- Конечно. Никаким другим словом нельзя назвать то, что вы здесь делаете. Провокация.

- А знаете,- неожиданно улыбнулся доктор, - в медицине есть такой метод диагностики-провокацией. Доводят болезнь до обострения, а уж потом, по ясной картине, лечат.

- Много?

- Что - много?

- Умирает много?

- Случается...

- Вот видите... И знаете, мы все как-то отвлекаемся. Вы ведь мне так и не сказали, что вы тут с Творцами сделали и зачем.

- Неужели вы еще не поняли? Тогда я отвечу на второй вопрос - зачем? Я хотел посмотреть на них. Кто они, чего хотят, что им от этой жизни, собственно, нужно. И ничего я с ними не делал! Собрал тут, в хорошем месте, на полном пансионе, наряду с обычными обследованиями применил некоторые разработанные нами тесты. Побеседовал с каждым. И кинул каждому лакомую кость. Выдумав диагноз о страшном переутомлении нервной системы, я выдумал и способ лечения. Я сказал им: надо раскрепоститься. Необходимо забыть обо всем, кроме главного желания. Это оно сидит глубоко и постоянно мучает вас. Делайте то, что хочется, и не делайте, чего не хочется. Тогда душа придет в равновесие, вы освободитесь от страшного гнета подавленных желаний. Исходил я из того нехитрого соображения, что о каждом человеке можно судить по тому, чего он хочет. В чем видит счастье жизни. А условия я им создал идеальные. Сейчас каждый из них занимается тем, чем хотел бы заниматься до конца дней своих.

В комнате повисло тяжелое молчание. Дан вспомнил картины, увиденные в апартаментах Творцов, и безнадежно уронил лицо в ладони. Мрак и бездна... Доктор горько усмехнулся.

- И знаете, что самое смешное, метры? Я ведь располагал большими возможностями. Мы хорошо подготовились. А какими убогими оказались их желания. Даже хотеть боятся... никакой фантазии. Плотские утехи в основном. Я ведь мог предоставить Реджелу возможность повоевать по-настоящему - в северных провинциях ведутся боевые действия против инсургентов. Нет, струсил. Запросил, чтоб была игра. А этот неврастеник Демий! Он пришел в восторг, когда понял, что не надо заботиться ни о куске хлеба, ни о карьере... сбежал в мир электронных грез. И грезы-то все какие жуткие.

- Слушайте,- осторожно спросил Тиль,- но ведь там у Тэсси девушки. Они-то при чем?

- Не беспокойтесь, это биороботы. Как и у Роулиса. И я полагаю, что и Тэсси, и Роулиса это вполне устраивает. С живыми людьми всегда столько хлопот, а здесь без проблем. Ведь они исподволь высказали желание, чтобы их окружение было абсолютно послушным и программируемым! Это и должны были быть роботы, чего ж вы хотите? Я тут насмотрелся... И поймите - не хочу! Не желаю, чтобы моим сознанием манипулировал Ядрон, для которого процесс жранья, помимо скотского удовольствия, символизирует еще и возможность слопать, заграбастать весь мир. Ну и тщеславие: жратва-то какая, только для особ высокого полета! А сумасшедший экстремист Реджел? А тихушник-диктатор Ронти? Не хочу...

Снова повисла тишина. Доктор стоял, скрестив руки, злой, несчастный и неуверенный в своей правоте, высказанной с такой страстью. Дан прятал лицо, мучительно переживая свое бессилие. Ну что он мог сказать? А Тиль смотрел на него с надеждой.

Наконец Тиль тронул друга за плечо. Дан поднял голову и поглядел на медикологов. И таков был его взгляд, что Тана рефлекторно. дернулась к белому шкафчику за успокоительным. Но Дан остановил ее. И начал говорить, с трудом подбирая фразы:

- Я склоняюсь к мысли, что вы правы, доктор. Если могло появиться такое чудовище, как вы, значит, работа Творцов и вправду никуда не годится. Если в обществе бродят подобные настроения, значит, Творцы где-то сильно промахнулись, и это надо срочно исправлять. Но вы, доктор... пока вы не поймете, как мерзко сделанное вами, не имеете права судить кого бы то ни было. Вы же все равно что в замочную скважину подглядывали... - Дан осекся, вспомнив, что и сам сегодня слышал про замочную скважину от своего ближайшего друга.

- Ну только не надо со мной говорить по принципу "сам дурак",- вяло возразил доктор.- А замочная скважина... Я в нее подглядывал потому, что в дверь вы меня не пускали. И пока вы будете прятаться от общества так, как сейчас, найдется много желающих хоть в скважину поглядеть.

- Да кто прячется? - удивился Тиль. Но ему уже никто не ответил. Все устали, разговор вымотал до полного опустошения. Во рту остался тошнотворный привкус бессонной ночи, безысходности и десяти чашек кофе.

Все чувствовали, что продолжать разговор нельзя, он неизбежно выльется в безобразную ссору. Раздражение подавляло. Дан встал и медленно, стараясь не расплескать гнева, двинулся к двери.

- Куда же вы, метр? - окликнул его доктор. Он еще надеялся, что его смятенный ум сегодня получит ответы на все вопросы.- Что ж вы, так и уйдете, ничего не сказав?