"Поцелуй чёрной вдовы". Сэрош и Миррор (СИ)

***

Перевернув страницу, Тайнэ увидела, что следующие несколько листов отсутствуют. Было хорошо видно, что они просто варварски вырваны. Отхлебнув эля, оглядевшись по сторонам и не заметив ничего угрожающего или подозрительного, увлечённая повествованием гостья снова погрузилась в чтение.

***

Шли всю ночь. Молча. Какое-то время яркий огонь пылавшей, разрушенной крепости с немым укором освещал наши согбенные горем спины. Нас осталось пятеро. Маг не в счёт. Он лежит в телеге, словно мёртвый. Я не знаю, что с ним. Там же лежит то немногое, что удалось отнять у огня. Кажется, даже лошадь, впряжённая в телегу, разделяет нашу скорбь - низко опускает голову при ходьбе.

К "Последнему приюту" подошли затемно. Обычно здесь все, пересекающие северный хребет, запасаются дровами. Теперь уже, вероятнее всего, запасались. На огромной поляне, затерявшейся в глубокой котловине, закрытой от прямых ветров, за участком со свежими и старыми пнями, высились могучие лиственницы, берёзы и ели. Такого хаоса, который царил здесь и сейчас, я никогда в этом месте не видел. Беспорядочно чернеют на земле следы огромных кострищ. Мусор. Тяжёлое ощущение разграбленного и покинутого места.

А что собственно ещё здесь могла оставить та огромная, насмерть перепуганная и молчаливая толпа, которую мы пропустили к перевалу десять дней назад? Ничего. Просто всё забрать, включая весь запас дров, ничего не оставив нам.

Одноухий сказал, что для дров годится только берёза. Бежавшие утащили с собой даже топоры. Деревья пришлось рубить секирой. Собранный сушняк и берёсту замотали в одну из спасённых от пожара шкур и положили в телегу. Туда же погрузили дрова, стараясь не беспокоить лежащего в безмолвном забытьи мага. Делать новый запас дров впрок не стали: кто и когда придёт после нас в "Последний приют", неизвестно. Преподносить же подарки врагу не хотелось.

Отсюда до перевала нам идти часов двенадцать, если ничего не произойдёт. О том, что случилось этой ночью, я подумаю позже. Сейчас не могу. Больно.

Ворон, посланный мною в пограничную имперскую канцелярию десять дней назад, так и не вернулся. Я постоянно думаю об этом. Это очень тревожный знак.

Работа отвлекла нас. Все немного пришли в себя. Теперь продвигались осторожней. Я периодически посылал кого-то в головной дозор, но с категорическим приказом надолго не выходить из пределов видимости.

На рассвете пошёл ледяной дождь. Лошадь, тянувшая телегу с лежащим в ней раненым магом, оскальзываясь на ледяной корке, периодически падала, разбивая в кровь передние ноги. Мы, как смогли, замотали их кусками ткани, отрезанных от наших куцых плащей, защищавших больше от ветра, чем от холода. "Кошек" всего одна пара на всех. Верёвка, хоть и хорошая, тоже одна. Если с ней что-то случится... Даже не хочу об этом думать.

Ветер откуда-то пригнал тяжёлую сизую тучу, немедленно засыпавшую нас крупными хлопьями снега. Спасибо строителям дороги: они были предусмотрительны. Даже тогда, когда дорога всё же терялась под снежными заносами, её было легко отыскать снова по сложенным из плоского камня пирамидкам, густо обросшим мхами и лишайниками. Высота их достигала человеческого роста. Эти странные каменные "вешки" были аккуратно сложены и поставлены через равные промежутки по обе стороны дороги на протяжении всего горного участка. Проводники почему-то называли пирамидки "бабами".

Перед входом в высокий полукруглый туннель произошла неожиданная заминка. Справа, от чернеющего зевом, вырубленного в скале подземного прохода из небольшого углубления виднелась плохо сохранившаяся статуя неизвестного мне божества, на которую я раньше совершенно не обращал внимания. В плохо обработанном тяжёлом обломке скалы, служившим ей постаментом, было выдолблено углубление в виде чаши, наполненной разнообразными предметами. Возможно, просто мусором. Я бы и сейчас прошёл мимо, будучи искренне уверен, что это просто бессмысленный элемент декора. Однако один из моих легионеров, отделившись от нас, подошёл к чаше и, достав из-за пазухи что-то блеснувшее на солнце, приложил к губам, а затем осторожно положил в купель. Это была серебряная монета. На общий немой вопрос недоумённо глядевших на него четырёх пар глаз он тихо ответил: " Я очень хочу оказаться по ту сторону гор. Это моя дань стерегущим перевал Близнецам и их свите". Проворно сунув руку за статую, вынул две покрытые патиной медные плошки с замёрзшим жиром, молча бросил в телегу. "Ох, не прост Одноухий! Не прост! А легенду про Близнецов в далёком детстве, вроде, слышал", - устало подумал я.

Дорога через туннель выводила нас сначала на хорошо выраженную, плавно поднимающуюся, повторяющую рельеф горы полку, затем, минуя крутой перевальный взлёт, серпантином выбегала прямо на верхнюю часть перевала.

Последний уклон едва одолели. Мы на гребне. Все выбились из сил, но немного повеселели. Разгорячённые подъёмом, устало переводим дух.

Перед нами довольно ровное широкое ущелье с отвесными стенами разделённого надвое пика Близнецов, чуть дальше оно переходило в открытое, ровное, неширокое плато длиною немногим менее двух лиг. Ущелье прошли спокойно. Вот и плато.

Плато одной стороной упирается в зубцы поменьше, именуемые Свитой. С другой стороны обрывается широкой и кажущейся бездонной пропастью.

Я ни разу не проезжал здесь осенью. Только поздней весной или летом. Обычно осенью и зимой перевал закрыт. Редкие смельчаки-караванщики решались идти этим маршрутом, не глядя на время года. По рассказам путешественников, в этом месте почти не бывает камнепадов и редко сходят лавины, но всегда свирепствует сильный ветер. Осенью, зимой и ранней весной случаются непредсказуемые снежные бури.

Плато - царство стлаников. Деревья здесь большая редкость. Да и стланику, умеющему побороться за жизнь, приходится не сладко. Оказаться на плато в сильную метель без дров - это практически подписать себе смертный приговор. Кажется, легко пройти пару лиг по, можно сказать, ровной поверхности, повторяющей рельеф гор. Проскочить такое расстояние даже пеший путник может довольно быстро. Но те, кто знает, как быстро меняется погода в горах, никогда не попадутся на такую бесхитростную приманку.

Снега на плато не очень много. Но кое-где впереди видны заносы, перегораживающие заледенелую дорогу. Похоже, это место тоже накрыло ледяным дождём. Есть внутреннее ощущение, что с ходу нам плато не одолеть. На небе ни облачка, но заметно похолодало. Над головой ветер неистово шкурил высокие алебастровые шапки Близнецов, набрасываясь на них тяжёлыми гулкими порывами. Затем яростно сдувал пыль, шлейфом самоцветов искрящуюся в лучах солнца. Отступался, затихая на некоторое время, словно ваяющий скульптор, желающий убедиться в должном качестве своей тонкой, ювелирной работы. Песчинка за песчинкой! Это пока непобедимые каменные великаны не обращают внимания на мизерные результаты его ежедневного тяжёлого труда. Песчинка за песчинкой! Когда-нибудь старания ветра, этого невидимого противника, увенчаются успехом. Бессменными зрителями тысячелетнего противостояния будут те же, кто присутствовал при рождении этого мира: Солнце, Луна и бесчисленные звёзды. Песчинка, за песчинкой!

"Вперёд!" - командую я. Одноухий отстал. Оборачиваюсь. Стоит, опираясь на свою тяжёлую алебарду, и, кажется, принюхивается. Странный! Затем, догнав меня и переведя дух, громко кричит, пересиливая ветер: "Капитан! Надо остановиться и сделать укрытие".

Все встали, окружив нас. Торн, небольшого роста крепыш, мечник, чуть сместившись за стоящего рядом со мной верзилу-лучника, бросил раздражённо и зло:

- А с каких пор ты у нас за командира, Одноухий? Капитан! Небо чистое! Тут немного осталось. Вмиг добежим!

- А дрова и раненого ты на горбу потащишь? Посмотри, лошадь вся в мыле! Нам ведь ещё с перевала спускаться! - не сдавался Одноухий алебардщик, пытавшийся перекричать, то и дело завывающий ветер.