Синица на ладони

– Сволочь ты! – шепнул кто-то в ухо Матвею.

– Что?! – вскинулся он, обернувшись. Но заднее сиденье пусто, да и во всем вагоне только они вдвоем с Дмитрием, час поздний.

– Ты чего, задремал? – спросил Дмитрий. Тетрадка деда Удалова жгла живот. «Догадывался, старый козел, что сбегу. Но тетрадку-то зачем?.. Хоть бы дочери сказал – может, и уговорила бы меня остаться».

Матвей потому и сбежал тихо, без шума, что боялся Клавуськиных слез. Увидев слезы, он остался бы, остался, это верно, но не потому, что… Из жалости бы остался. Вот в чем беда.

«Прикипела она ко мне, а я? – спросил он себя и сжал зубы. – И я без нее… Желанна она мне!»

– Стерва она! Стерва! – Матвей сжал виски.

– Ты, часом, не залудил? – спросил Дмитрий, принюхиваясь. – Выпил, говорю, что ли?

– Она на меня старуху натравила, ведьму из Волчьей пади. Думает, я не понимаю! Дураков нема.

Понимал Матвей, что не те слова говорит, но иначе не мог. Трещало его сердце, на куски дробилось, один из которых в Красавку хотел, а другой… «Господи, ведь не сказала она мне, что беременна! Мало ли, что я могу догадаться?»

Матвей стянул с себя пуловер, кинул его Дмитрию в лицо.

– Ты чего? – Дмитрий скомкал пуловер.

– Да пошел ты…

– Что случилось?.. Может, с деньгами чего?

Матвей нажал стоп-кран…

На бегу вспоминал все, что было в последний месяц их знакомства; знакомства без обязательств, без взаимных планов и установок на совместную жизнь.

– Стерва, занозина, – шептал Матвей, ломясь сквозь влажные кусты. – Опоила, присушила. Тихоней прикидывалась!

Растравлял себя, злил, но на ум лезли Клавуськины глаза, ласковые прикосновения маленьких ее рук, упругая податливость тела, словно созданного для него, для Матвея. Каждое слово, жест, взгляд – для него. Даже тарелку с борщом Клавуська умудрялась ставить так, как нравилось Матвею: чуть ближе к левой руке и на два пальца от края стола.

– Не угадала, нет. Не на того нарвалась. Я шмотки свои вернулся забрать и вернуть тетрадь твоему вшивому деду, – оправдывался Матвей.

Страшной силой обладает город. Тем, кто попал в его лапы, ох как нелегко вырваться насовсем. Бары, рестораны, доступные женщины – много, очень много всего. Не так-то просто, хоть и призрачны они, преимущества эти, разорвать цепь – презреть жизнь в городе.

Тугие мускулы перекатываются под влажной рубахой разгоряченного бегом Матвея. Открыл дверь рывком.

– В речке, что ли, выкупался, в холод такой? – спросила Клавуська, доставая из шкафа сухую рубашку. – Переодень… Носит тебя нелегкая. Сейчас отвару травного принесу, не простудился бы.

Матвей вошел за Клавдией в кухню.

– Вот что… – сказал он и осекся, увидев, будто впервые, округлившийся живот Клавдии. – Я… Это… А где дед?

– В сарае… Где ж ему быть?

– То есть как это – в сарае?.. Не сегодня завтра мороз ударит, а он дурью мается. От людей стыдно – старика в дом не пускаем!

– Так иди, позови. Ты – хозяин. Может, послушается тебя. – Клавдия всхлипнула, подняла к лицу подол передника.

– Ты чего?.. Зоренька моя. – Матвей даже вздрогнул от вырвавшихся слов. Он и раньше называл Клавдию ласковыми именами, но сейчас… – Лапушка… – привлек к себе женщину.

– Ну… что ты, Матюш. Мокрая рубаха-то… Погоди, я хоть чайник сниму…

– Я и вам такой же дворец… от колхоза, – сказал председатель, наливая себе в рюмку и поглядывая на Матвея с Клавуськой. – За Сергея с Ленушкой! – поднял рюмку и повернулся к гостям, сидящим за свадебным столом.

– Горь-ко! Горь-ко! – хором кричали гости, глядя на молодых, час назад приехавших из городского загса.

– Пей до дна, пей до дна, пей до дна, пей…

– Председателю, говорят, хороший втык сделали за этот самый коттедж: он ведь гостиницей числится, коттедж-то… Чуть из партии не вытурили… Ревизор приехал, а спать его положили не в новой гостинице, а в председательском кабинете на диване. Вот ревизор и поднял шум. – Клавуська отхлебнула из бокала лимонаду. – Так что второй такой дом вряд ли…

– Не на того напали, – отмахнулся Матвей. – Дураков нема. Я с председателя с живого не слезу. Обещал – будь добр выполнять.

– Глянь, – Клавуська толкнула Матвея локотком, показывая на двери. – Вовка пришел… Вовка, иди к нам, – позвала румяного с мороза пацаненка. – Откуда ты взялся?

– Так меня дядя Сережа с тетей Леной на машине привезли. И маму – тоже. – Вовка забрался к Матвею на колени. – В футбол завтра сыграем? Я настоящий мяч привез.

– Это можно, – улыбнулся Матвей. – Как там в городе?

– Нормально… Я теперь на воскресенье в Красавку буду приезжать.

Гости затянули песню.

– Дядя Матвей, сожми пальцы в кулак.

– Зачем?

– Проверить хочу… Сожми, сожми… – Вовка взял Матвееву руку в свои. – Вот… А теперь дунь на пальцы… Сильнее можешь?.. А еще сильнее?.. Разжимай!

Матвей разжал кулак и увидел на своей ладони синичку.

– Что?.. Что такое? – удивился он.

Вовка расхохотался от души и все на обалдевшего Матвея пальцем показывал.

Синичка порхнула на стол, клюнула свадебный пирог и вылетела в открытую форточку.

– Откуда она на ладони появилась? – допытывался Матвей.

– Да потому что ты наш, – кричал Вовка, захлебываясь от смеха. – Наш ты теперь, красавинский!