Сага о живых кораблях

— Я служу не так давно. Тебе, как врачу, должно быть известно о нашем происхождении.

— Ну да, разумеется. Врожденное уродство. — Теода смутилась, как будто затронула какую-то неприличную тему. — И все-таки, по-моему, это ужасно. Ведь у тебя не было никакого выбора, — гневно выпалила она.

Внезапно Хельва ощутила огромное превосходство.

— На начальном этапе, пожалуй, не было. Но теперь мне было бы очень трудно отказаться от стремительных бросков через космос и удовольствоваться ходьбой.

Услышав, как пренебрежительно Хельва произнесла последнее слово, женщина вспыхнула.

— Предоставляю это тому, кто станет моим «телом», — бросила Хельва и внутренне сжалась, снова вспомнив Дженнана.

— Я недавно слышала об одном из ваших кораблей — о том, который поет, — сказала Теода.

— Да, я тоже слышала, — сухо отозвалась Хельва, не проявляя никакого желания продолжить разговор. Неужели ей постоянно будут напоминать о ее утрате?!

— Сколько лет вы живете?

— Сколько захотим.

— То есть... Я хотела спросить, какой корабль самый старший?

— Один из двухсотых до сих пор состоит на службе.

— Значит, ты еще совсем молода — ведь ты из восьмисотых.

— Да.

— А вот я, — проговорила Теода, устремив отсутствующий взгляд на зажатую в руке пустую банку, — я уже совсем старуха, и мой конец близок. — В ее голосе не прозвучало ни сожаления, ни даже смирения.

Только сейчас до Хельвы дошло, что в этой душе тоже таится глубокая печаль, обреченно отсчитывающая дни и часы.

— Сколько осталось до выхода на орбиту?

— Сорок семь часов.

— Пора браться за дело. — Теода резко повернулась и отправилась в каюту, где, порывшись в мешке, достала видеокассету и проектор.

— В чем проблема? — вежливо поинтересовалась Хельва.

— На Ван Гог в созвездии Лира-2 нагрянула космическая эпидемия, и симптомы ее очень похожи на ту болезнь, которая поразила Медею сто двадцать пять лет назад, — пояснила Теода.

Внезапно Хельва поняла, где Теода могла видеть корабли Миров. Она навела увеличение на лицо женщины и увидела сетку микроскопических морщин — свидетельство преклонного возраста. Сомнений нет — Теода жила на Медее, когда там разразилась космическая эпидемия. Хельва вспомнила, что мор обрушился на густо населенные районы и за считаные дня свирепым ураганом пронесся по всей планете. Его натиск был так стремителен, а потери столь высоки, что часто медики, теряя силы, валились рядом с теми, кого выхаживали. Но некоторых болезнь не тронула, а почему — никто не знал. Переносимые по воздуху споры — возбудители заболевания — поражали не только людей, но и животных. И вдруг эпидемия отступила — так же внезапно, как появилась, — словно почувствовав, что силы галактического содружества, грозящие укротить ее неистовство, уже на пути к планете. Всего за неделю Медея опустела, немногие уцелевшие — и те, у кого хватило сил перенести изнурительную лихорадку, и те, кто по неизвестным причинам оказался к ней невосприимчив, — посвятили жизнь поискам источника беды или ее причины, лекарства или вакцины.

Предприняв быстрый ассоциативный поиск в своей обширной памяти, Хельва выяснила, что было еще семь волн эпидемии, правда, другого вида, но столь же неожиданных и необъяснимых, и некоторым из них удалось оказать лучшее сопротивление, чем тогда, на Медее. Самая опустошительная из всех зарегистрированных обрушилась на планету Клематис и унесла девяносто три процента человеческих жизней еще до того, как подоспела помощь. После этого на Клематисе был установлен вечный карантин. «Все равно что запереть конюшню, даже не попытавшись отыскать пропавших лошадей», — подумала Хельва.

— Наверное, тогда, на Медее, ты получила большой опыт и теперь сможешь очень помочь пострадавшим на Ван Готе?

— Затем меня туда и направили, — вздрогнув, проговорила Теода. Она так поспешно схватилась за проектор, что Хельва поняла: дальнейшие расспросы сейчас неуместны. И еще она поняла, что, несмотря на долгую жизнь за плечами, Теода все еще болезненно откликается на некоторые словесные ассоциации. Она и сама не могла представить, что когда-нибудь, через века, не будет испытывать боль при упоминании имени Дженнана.

Аннигон показался на экранах, когда бортовой хронометр отмерил ровно шестьдесят семь часов полета, и сразу же Хельве пришлось отвечать на карантинное предупреждение орбитальной станции.

— У тебя на борту психотерапевт Теода? — последовал вопрос, едва Хельва успела назваться.

— Да.

— Постарайся совершить посадку как можно ближе к больничному городку Эрфар. Там нет своей посадочной площадки, поэтому для тебя подготовили ближайшее поле. Ты сможешь свести до минимума выделение вредных выхлопных газов?

Хельва сухо заверила, что сумеет совершить посадку, соблюдая все необходимые предосторожности. Получив координаты, она без особого труда опустилась на клочок земли, указанный ей как поле. Пыльная белая дорога вела к вытянутому скоплению белых зданий, прорезанных длинными рядами окон, — оно находилось на расстоянии в полкилометра. Вскоре оттуда выехал наземный экипаж.

— Теода, — обратилась к женщине Хельва, пока они ожидали машину, — в ящике под панелью управления ты найдешь маленькую серую кнопку. Пристегни ее к своей одежде — и ты сможешь поддерживать со мной постоянную связь. А если повернешь верхнюю часть кнопки по часовой стрелке, связь будет двусторонней. Мне хотелось бы помочь тебе, если возникнут какие-нибудь затруднения.

— Да, конечно, благодарю.

— Если повернуть нижнюю половинку кнопки, я смогу увидеть, что происходит вокруг, правда в небольшом радиусе.

— Отлично придумано, — рассеянно пробормотала Теода и, повертев кнопку в руках, пристегнула ее к куртке.

Машина подъехала и остановилась. Теода помахала сверху ее пассажирам и вошла в лифт.

— Хельва, большое тебе спасибо за путешествие. Прошу меня извинить — я неважный компаньон.

— Я тоже. Желаю удачи.

Лифт пошел вниз, и Хельва подумала, что они обе сказали неправду. Они составили отличную компанию — каждая была замкнута в скорлупу собственного горя. Раньше ей как-то не приходило в голову, что страдание — нередкий гость во вселенной и что едва ли она одна пережила трагедию, не сумев спасти любимого человека. Все другие корабли, ее собратья, имели такой же печальный опыт, однако продолжали нести свою службу.

— Прошу разрешения подняться на борт, — раздался чей-то хриплый голос у подножия лифта.

— Прошу назваться.

— Онро, майор медицинской службы, откомандирован базой Регула. Мне необходимо воспользоваться экстренной связью.

— Разрешение дано, — ответила Хельва, быстро отыскав его имя в списке личного состава медицинской службы.

Офицер Онро ввалился в шлюз и, кратко отсалютовав в сторону центрального пилона, плюхнулся в пилотское кресло и резко нажал на кнопку вызова.

— Не найдется ли у тебя мало-мальски приличного кофе? — просипел он и, стремительно крутанувшись в кресле, устремился на камбуз.

— Будьте как дома, — пробормотала Хельва, не готовая к такому бурному проявлению энергии после нескольких дней, проведенных в обществе Теоды.

Едва не свернув плечом дверной косяк, Онро ворвался на камбуз и принялся рыться в шкафах.

— Кофе, скорее всего, находится на своем обычном месте — на третьей полке шкафа, который стоит по правую руку от вас, — сухо заметила Хельва. — Прошу прощения, банка свалилась на пол.

Онро поднял банку, умудрившись весьма ощутимо стукнуться головой о дверцу шкафа, которую он оставил открытой. Но потока брани, который Хельва почти наверняка ожидала услышать, не последовало. Посетитель осторожно, с терпением, свидетельствующим о редкой выдержке, притворил дверцу и, вскрыв герметическую оболочку, проследовал обратно в рубку, где, усевшись в кресло и глотая горячий, дымящийся кофе, стал наблюдать, как разгорается шкала экстренной связи. Понемногу напряжение стало отпускать его.

— Все мы жертвы собственных привычек, правда, Х-834? Я мечтал о чашке кофе восемнадцать дней и ночей напролет. От пойла, которое здесь, на этом Богом забытом шарике, используют взамен^меня только ко сну клонит. Правда, кофе действует не так сильно, как бензедрин, но зато менее вреден для организма. А вот и они. Могу поклясться, что с каждым разом эту чертову связь приходится ждать все дольше.