Предчувствие: Антология «шестой волны»

Миша выплюнул непрожёванные листья.

— Нормально, — сказал он. — Только зачем обвинять евреев? Я всегда считал их великой нацией. А вообще-то это не поэзия. Послушай моё.

— Для семнадцати лет сойдёт, — небрежно похвалил Гутэнтак. — Более того, с этим ты сдашь экзамен на поэтический минимум. Только не вздумай показывать это людям. Засмеют.

— А зачем тебе заглушка на музыку? — неожиданно спросил он.

— Бес его знает, — честно признался Гутэнтак. — Чем больше заглушек, тем целостней человек.

— Вон оно что, — хохотнул он. — А я не знал, что и думать.

Миша хохотнул ещё более издевательски. Но он бессилен обидеть товарища: чёрная куртка герояделает того неуязвимым для слов. Он — выпускник. Он — почти готов, сложный парень восемнадцати лет от роду. На нём только два хвоста последней в его жизни центровой сессии. Выше только имперские университеты, посвящение в идеологии и чёрный плащ гения.Он фактически не принадлежит шестой пассионарной школе, а напарнику предстоит ещё год.

…Посвящение происходит в самый короткий день. Присутствует магистр школы, парочка оформленных идеологов, почётные граждане и наиболее завалящий член Лиги. Как же без них?

Лигач гонит формальную речь-приветствие. Оформленные говорят какую-нибудь правду о жизни. У них богатый опыт медитаций и размышлений, и всегда отыщется пара сильных мыслей для молодёжи. Обычно их выступление каждый записывает на диктофон, у идеологов вошло в традицию на день посвящения приоткрывать тайну мира. Тайн много, праздник раз в год. Лента крутится по-июньски весело: снова и снова.

Самые могучие гости перед контактом отправляют молодёжь в транс. Никто не знает, куда провалится его сознание. Но творятся чудеса, что готов удостоверить каждый. Рождается не только владелец куртки, но и претендент на плащ. И если не общение с оформленными,то шанса на будущее может и не возникнуть.

— Очередные молодые люди, — громогласит магистр, — очередное пополнение элиты.

Все молчат и сами верят в свою серьёзность.

В июне Гутэнтак кричал, лишь бы не заплакать. Он хотел убедить, что сдаст финансовый анализ с литературой до первого ноября. Ему поверили. Отпороли пару пуговиц и одну из эмблем, выдали куртку с намёком на героическую ущербность. Конечно, он сдаст. Литератор Гутэнтак, юбер-бубер.

…Грязный двор, газетные листы на земле портят даже грязь. Коряво песочница, беседка с дыркой — вот он, родимый перекосяк.

Дешёвые автомобили тихонько дремали в лужах, скучные и бессильные. Из подъездов осторожно выходили разнообразные люди, разболтанной походкой спеша по своим неотложным делам. Якобы неотложным. Скукота.

— Скукота, — сказал Миша, поднимаясь с сентябрьских листьев и небрежно отряхиваясь.

— А ты ещё поваляйся, — предложил друг. — Авось чего и снизойдёт.

Ехихидина Гутэнтак.

Но Миша пропустил совет. Зачем ему грязная подстилка природы? Он подбежал и вскочил на блёкло-зелёную лавку, объеденную дождями и временем. Воздел руки к тусклому солнцу, рассмеялся во всю ширь.

— Люди! — заорал Миша. — Есть тут хоть один человек?! К ноге, мать вашу, долбонуты плешивые! Не вам говорено, особи?!

Дядька лет пятидесяти вышел из подъезда напротив. Сонный, неумытый, наверняка спешащий по неотложным.

— Чё орешь, дурак? — пробормотал похмельно-невнятный дядька.

Судя по виду, мужик принадлежал племени алконавтов.

— Ого, — предвкушающе сказал паренёк.

— Оформи его, Миша, — предложил Гутэнтак.

— Лады.

— Чего? — недопонял спешащий и неотложный.

Гутэнтак чуть отошёл в сторону, весело позвякивая четырьмя обетами на груди.

— Сейчас я объясню вам, — вежливо пообещал Миша, — суть нашей маленькой корпоративной процедуры. Она называется оформлением мужика. Это, как вы понимаете, сугубо жаргонное название. Подлинное оформление индивида ведётся только в центровых заведениях и может занимать до двадцати лет. То, что я предлагаю вам, — не более чем особое издевательство.

— Прибью, щенок, — шипел дядька. — Воспитанник херов.

( Простои народ,как они его называли, ненавидел спецобразованных.Он очень мало знал о хозяевах — заведения носили закрытый характер, — но кое-что чувствовал. Все чувства ухали в ненависть. Частое мнение людей, согласно независимым соцопросам: страной правит банда фашистов, либо Дьявол, либо союз козлов, морально чётких, но без политической ориентации. Версия по сути одна, и к хозяевам относились лишь одним способом… Согласно Программе, через двадцать лет народ должен был обязан их возлюбить: целовать одежду, молиться, умирать за хозяев и т. д. Это нетрудно, если с массовым сознанием поработать. Воспитанники школ с массовым сознанием работать умели, но на излом ментальности по подсчёту требовалось двадцать лет. Добровольцы-«оформители» только увеличивали этот срок, они делали не то и не так: магистры считали походы в народ —уделом школьной шпаны…)

Миша вытащил пистолет из внутреннего кармана серого полуплаща. Передёрнул затвор, направил мужику в голову.

— Будешь рыпаться — убью, — предупредил он. — Мне нравится убивать людей, ты понял? Если будешь материться, тоже убью. Мы твои боги. Мы пришли на Землю дать свет и знание. Мы пришли начать на Земле правильную жизнь, и ущербные люди вроде тебя обязаны подчиниться. Мы пришли дать вам Заповеди и Закон. Ясно? Я бог — ты дерьмо. Ныне, присно и во веки веков. Повтори, кто ты и кто я. Наврёшь — убью.

Мужик вытаращил глазки. Он вздрагивал пальцами, не двигался и молчал.

— Будешь молчать, тоже урою, — лениво предупредил юноша. — Отвечай.

Гутэнтак смотрел с любопытством, слегка почёсывая ухо и улыбаясь краешком губ.

— Ты бог, — неуверенно сказал мужик и замолк.

— Это понятно, — произнёс школьник. — А вот скажи нам, кто ты?

Тот нехотя шевельнул губами:

— Я дерьмо.

— Умница, — похвалил Миша. — Способный мужик, способный. У тебя есть задатки к пониманию. А ответь-ка мне, должно ли дерьмо любить бога?

— Наверное, должно, — неуверенно сказал тот.