Единоборец

смотрит на гвоздь с искренним непониманием. Потом трогает его пальцем и убеждается, что гвоздь настоящий.

– Уважаю, – говорит он, наконец. – Это я уважаю. – А ты точно человек, не из ихних?

– Точно, человек. На сто один процент.

– Тогда отдам тебе мою Машку. Пусть лучше она тебе в кровать ляжет, чем на тот свет. Подрастет, будет добрая жена. У нас ведь женщины в основном старухи. Видел ведь мою Лидку?

Под конец разговора мы выпиваем еще по половине стакана, и мужичек совсем расползается, роняет на пол туфель и начинает нести ахинею. На меня алкоголь не действует. Не потому, что нейтрализуется, как другие яды, а потому, что я не могу себе сейчас позволить потерять внимание. Це-два-аш-пять-о-аш запасается в организме и хранится до лучших времен. Может быть, и на нашей улице случится праздник, тогда я и себе позволю захмелеть. Но вряд ли это произойдет скоро.

3

– А ты быстро справился, – говорит Клара. – Были какие-то проблемы?

– Так, проблемки.

– Надавал им по шеям?

– До этого не дошло. У меня к тебе просьба.

– Ну?

– Хочу взглянуть на расселение. Это не займет много времени.

– Зачем?

– Мне просто хочется посмотреть. Это же нам по пути?

– Почти. Но я не думаю, что это тебе понравится. Люди обычно расстраиваются, когда видят это. Срабатывают инстинкты. Хотя, на самом деле, ничего страшного не происходит. Это совсем не то, что ты думаешь. Психология здешних людей не похожа на вашу. Этим людям на самом деле все равно. Если им не весело сейчас, если они расстраиваются, им все равно будет весело завтра или послезавтра. Просто так нужно и так правильно. Кстати, каждый из этих людей имеет право протестовать и выступить в защиту своего ребенка. Каждый имеет право сразиться за свое счастье. Мы ведь не живодеры. Мы понимаем, что в людях заложен родительский инстинкт, и этот инстинкт может сделать их несчастными. Если кто-нибудь явно выразит свой инстинкт и встанет на защиту ребенка, то ребенка не отберут. Но никто этого не делает. Ни один человек.

– А что дети? – спрашиваю я.

– Они уже достаточно большие. Они знают, что, вырастая, должны отправиться в интернат. Они нормально это принимают. Они надеются когда-нибудь вернуться.

– Что с ними сделают?

– Ничего страшного. Им исправят память, кое-что сотрут, кое-что добавят, и отправят в интернат на поверхности земли. Там они будут учиться и станут полноценными людьми. В городах есть много интернатов, которые работают без людей и полностью контролируются нами. Знаете, в чем была ваша ошибка? Ваша первая ошибка, из-за которой вы в конце концов проиграли?

– В чем же?

– Обучение, мой милый, обучение. Уже в прошлом веке исчезли школы, в которых один несчастный учитель что-то громко втолковывал тридцати туповатым лбам. Знаешь, я только что читала о таких школах. Это был по-настоящему неэффективно. И тогда вы сломали эту систему, постави вместо нее индивидуальное обучение через компьютер. Лучшие педагоги создавали лучшие программы, и каждая программа работала с