Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты

В обоих изданиях была и одинаковая правка: вместо «с дерьмом» — «с чумой», вместо «стервячьи ягодицы» — «чертовы макушки», вместо «сволочная» — «поганенькая». В обоих вариантах в фразе Рэдрика, обращенной к Нунану («Всё задницу в барах нагуливаешь…»), «задницу» заменено на «загривок», и убрано слово «бардачных» в подначке Рэдрика: «Знаю, знаю, наслышан о твоих бардачных аферах!»

Убраны из всех текстов: «я это дерьмо вам в глотку вобью»; что окно, из которого Рэд удрал из «Боржча», бросив туда «зуду», было в сортире. Убрано описание демонстрации: шествие «длинноволосых дураков и стриженых дур, размахивающих дурацкими транспарантами»; определение местных ребят: «Самые оторвы, какие есть в городе»; реплика Пильмана по поводу увеличения катаклизмов и запрещения эмиграции: «Ничего себе предлог! Да кто же такому бреду поверит? Ну, придумали бы какие-нибудь эпидемии… опасность распространения вредных слухов… да мало ли что!»

Из обоих изданий убирается подробность «о том, как он [Рэдрик. — С. Б.] с этой Диной спал — и трезвый спал, и пьяный спал, и какое это каждый раз было разочарование». В обоих случаях определение Дины «роскошная баба» изменяется на «роскошная женщина», а в журнале еще и убирается «век бы с нею любился».

И опять «Комментарии» БНС:

В начале 80-х мы с АН самым серьезным образом обдумывали затею собрать, упорядочить и распространить хотя бы в Самиздате «Историю одной публикации» (или «Как это делается») — коллекцию подлинных документов (писем, рецензий, жалоб, заявлений, авторских воплей и стонов в письменном виде), касающихся истории прохождения в печати сборника «Неназначенные встречи», гвоздевой повестью которого стал «Пикник». БН даже начал в свое время систематическую работу по сортировке и подбору имеющихся материалов да забросил вскорости: дохлое это было дело, кропотливый, неблагодарный и бесперспективный труд, да и нескромность ощущалась какая-то во всей этой затее — кто мы, в конце концов, были такие, чтобы именно на своем примере иллюстрировать формы функционирования идеологической машины 70-х годов, — в особенности, на фоне судеб Солженицына, Владимова, Войновича и многих, многих других достойнейших из достойных.

Затея была заброшена, но мы вновь вернулись к ней уже после начала перестройки, когда наступили новые и даже новейшие времена, когда возникла реальная возможность не просто пустить по рукам некое собрание материалов, но опубликовать его по всем правилам, с поучительными комментариями и ядовитыми характеристиками действующих лиц, многие из которых в те времена еще сохраняли свои посты и способны были влиять на литературные процессы. К работе подключились неутомимые «людены» — Вадим Казаков со товарищи. БН передал им все материалы, сборник был в значительной степени подготовлен, но довольно скоро выяснилось, что издать его реальной возможности нет — ни у кого не оказалось денег на подобное издание, которое вряд ли могло представлять коммерческий интерес. Кроме того, события неслись вскачь: путч, уход АН, распад Союза, демократическая, хоть и «бархатная», но несомненная революция — затея буквально на протяжении нескольких месяцев потеряла даже самую минимальную актуальность.

О работе над этими материалами Вадим Казаков вспоминает:

На самом деле до «значительной степени» там было еще очень далеко. Да, составители «Истории» (Юрий Флейшман и я) успели тщательно продумать раскладку всех материалов будущей книги — что, как и почему разместить, что убрать или оставить, на какие главы разбить весь этот, с позволения сказать, роман в письмах, как эти главы назвать… А общее заглавие «История одного Одержания» нам предложил сам БНС.

Но оставалась еще самая, пожалуй, интересная, но и самая трудоемкая часть работы — наши собственные комментарии, которые, по замыслу, должны были перемежать переписку Стругацких со всяческими инстанциями и друг с другом. Нам хотелось с точки зрения людей иного поколения сказать не только о времени издательских мытарств «Неназначенных встреч», но и о том, что было до и после.

В «материалах дела», скажем, совсем ничего не говорилось о событиях, случившихся куда раньше, но серьезно повлиявших на судьбу книг Стругацких. Мы подобрали всякие дополнительные документы — уже по печатным материалам тех лет, ныне благополучно забытым. А начинался пролог нашей истории с 1966 года, с процесса Синявского и Даниэля, с первого примера того, как в новейшее время литераторов судили за фантастику… [25]

Так вот, реально была написана вся преамбула (обо всем, что предшествовало началу работы над книгой), и — большей частью — первая из четырех частей, «Тормозной след», о начале противостояния, когда в редакции фантастики «Молодой гвардии» еще работали порядочные и знающие свое дело люди, но и они мало чем могли авторам помочь.

Будущая публикация была анонсирована в любительской фэн-прессе, но к началу 90-х мы окончательно прочувствовали все прелести жизни в «эпоху перемен» и вскоре переключились на другие интересные дела. Одним из них было, например, создание группы «Людены». А работу над «Историей одного Одержания» пришлось отложить до лучших времен, которые — как знать? — вполне еще могут наступить.

Но вернемся к «Комментариям» БНС:

Первоначально я предвкушал, как расскажу здесь историю опубликования «Пикника», назову некогда ненавистные нам имена, вдоволь поиздеваюсь над трусами, дураками, доносчиками и подлецами, поражу воображение читателя нелепостью, идиотизмом и злобностью мира, из которого мы все родом — и буду при этом ироничен и назидателен, нарочито объективен и беспощаден, добродушен и язвителен одновременно. И вот теперь я сижу, гляжу на эти папки и понимаю, что я безнадежно опоздал и никому не нужен — ни с иронией своей, ни с великодушием, ни с перегоревшей своей ненавистью. Канули в прошлое некогда могущественные организации, владевшие почти неограниченным правом разрешать и вязать — канули в прошлое и забыты до такой степени, что пришлось бы скучно и занудно объяснять нынешнему читателю, кто есть кто, почему в отдел культуры ЦК жаловаться не имело смысла, а надобно было жаловаться именно в отдел печати и пропаганды, и кто такие были Альберт Андреевич Беляев, Петр Нилыч Демичев и Михаил Васильевич Зимянин, — а ведь это были тигры и даже слоны советской идеологической фауны, вершители судеб, «роководители» и «роконосцы»! Кто их помнит сегодня и кому интересны теперь те из них, кто еще пока числится среди живых? А что же тогда говорить о малых сих, — о визгливом сонме мелких чиновников от идеологии, об идеологических бесах, имя коим легион, вред от коих был неизмерим и неисчислим, злобность и гнусность коих требует (как любили писать в XIX веке) пера, более опытного, мощного и острого, нежели мое! Я даже упоминать их здесь не хочу — пусть сгинут в прошлом, как ночная нечисть, и навсегда…

Здесь очень хотелось бы возразить (в голове так и крутятся многочисленные цитаты относительно того, что нельзя предавать забвению прошлое и т. п.), но зададимся вопросом: кому действительно будет интересно читать «Историю одного Одержания»? Несомненно, историкам литературы, культурологам, литературоведам. Скорее всего, тем, для кого, собственно, пишутся «Неизвестные Стругацкие». Но дело еще и в том, что, читая постепенно, документ за документом, месяц за месяцем, историю прохождения сборника «Неназначенные встречи», проживаешь как бы вместе с Авторами все перипетии этой восьмилетней борьбы, чувствуешь облегчение, когда дело вроде бы налаживается, восклицаешь: «Как? Опять?», когда возникает какой-то стопор. То есть воздействие этих документов, даже без гневных комментариев тех, кто, как пишет БНС, имеет перо, более опытное, мощное и острое, очень похоже на воздействие от чтения хорошего художественного текста.

Приведем пример.

Заявка на книгу «Неназначенные встречи» от 6 ноября 1970 года.