На бесплодной планете. Наша родина — космос. Романы. Рассказы.

— Но я и так должен был передать их ей сегодня!

— Тебе следовало передать их ей как можно скорее, Тинкар! Она могла подумать, что ты хитришь, хочешь поторговаться за то, что из человеческой солидарности тебе следовало отдать сразу же.

— Человеческой солидарности! А какую ее часть получил я, планетная вошь?

— Знаю-знаю! Галактиане не любят прощать оскорбления, даже если этим оскорблениям несколько веков. Ты мог бы показать себя более щедрым, чем они! Не думаю, что тебя подстерегает опасность, но поскольку никогда не знаешь, как поведут себя наши внешние друзья, мы предоставим тебе приют. Твоя карточка имеет силу и у нас, пока ее у тебя не изъяли. Если это случится, мы решим, что делать. Какой работой ты хотел бы заняться? Здесь все работают.

— У вас есть физические лаборатории?

— Разумеется!

— Я хотел бы заняться усовершенствованием локаторов. Это могло бы снова сделать меня полезным для галактиан и застраховало бы мою жизнь на тот случай, если мне придется вернуться к ним.

— Повторюсь: я не думаю, что твоя жизнь в опасности. Я навещу Тана Экатора и постараюсь прояснить это дело. Пока тебе не подыщут жилье, будешь жить у нас. Теперь же мне пора готовиться к проповеди, а я знаю, что моя племянница горит желанием расспросить тебя кое о чем. До скорого, Тинкар Холрой.

Гостиная была пуста. Тинкар уселся на диван и принялся размышлять над ситуацией. Дела обстояли не так уж плохо. Он получил убежище, вскоре начнет работать в лаборатории, где ему будет легко подготовить месть под видом работы над локатором. Его угнетало лишь одно — одновременно с галактианами и самим собой, ему придется уничтожить еще и паломников, которые проявили по отношению к нему открытую дружбу. Их следовало спасти. Он не думал о мгновенном атомном взрыве, слишком быстром и требующем сложного оборудования. Нет, он думал о разрушении двигателей где-нибудь в космосе, подальше от обитаемых систем, и одновременном выводе из строя всех шлюпок, кроме шлюпок паломников… Нет, паломники попытаются спасти остальных. Нужно найти лучшее решение. Ба! Времени на поиск у него предостаточно.

Через несколько часов патриарх вернулся к себе после беседы с текнором.

Тан заверил меня, что они никоим образом не причастны к краже. Они так рассчитывали на локаторы! «Франк» улетел до того, как я смог увидеться с Таном, и должен сказать, текнор «Франка» считает тебя паразитом и обманщиком. Тебе действительно лучше остаться с нами, поскольку люди «Тильзина» снова настроены против тебя. Ты прав, твоя жизнь в опасности. Изготовь локатор и отнеси им его как доказательство своей честности.

Тинкар усмехнулся.

— Это мне-то нужно доказывать свою честность? Горькая шутка!

— У меня для тебя письмо от Анаэны.

— Оно мне не нужно!

— Не суди, не выслушав, горячая ты голова!

— Не хочу его видеть!

— Твое право. Когда захочешь, оно будет здесь.

Теперь Тинкар жил в крохотной квартирке рядом с квартирой патриарха. Он ежедневно работал в лаборатории под предлогом создания усовершенствованного локатора, но сам тайно конструировал орудие мести. Однако же это «орудие» почему-то никак не желало создаваться. И чем дольше он жил с паломниками, тем тягостнее становилась для него мысль о том, что он должен причинить им зло. Их религия по-прежнему была ему чужда, и Тинкар не думал, что его отношение к ней когда-то изменится. Впрочем, вне своей веры эти люди были веселыми и благожелательными. Он быстро сдружился со многими коллегами по лаборатории и понял, что, несмотря на религию и строгие одежды, они любят жизнь.

Письмо Анаэны долго лежало на столе патриарха. В конце концов оно стало так мозолить Тинкару глаза, что он сунул его в карман и по возвращении к себе сжег, даже не вскрыв. Однажды его позвали к воротам анклава, но, когда дежурный сказал, что его ждет рыжая девушка, землянин развернулся и удалился без единого слова.

Понемногу шрамы уязвленного самолюбия затягивались. Он старался изгнать из памяти последние дни, проведенные с галактианами, и, несмотря на внезапные приступы гнева, заставлявшие его скрипеть зубами, все чаще забывал о случившемся. Мало-помалу в его памяти стерлись даже черты Анаэны. Она превратилась в пустую белую рамку, окруженную рыжей шевелюрой. Любил ли он ее когда-нибудь? Тинкар этого уже и сам не знал. Он просто ощущал болезненное отсутствие там, где что-то должно было существовать; отсутствие, которое иногда заставляло его часами всматриваться во мрак ночи. Потом прошло и это. Как-то раз, проведя среди паломников уже с полгода, он в приступе бессильной ярости попытался вспомнить ее лицо, чтобы сильнее его возненавидеть, но перед его взором возникло другое лицо, спокойное и нежное, с огромными наивными карими глазами и припухлым, почти детским ртом.

Иолия! Вначале Тинкар держал девушку на расстоянии, смущенный ее вопросами, неприкрытым восхищением к «человеку с Земли» и, как он полагал, «воину». Сердце его еще сочилось кровью, и он систематически избегал контактов с женщинами, что было довольно просто, ибо паломницы обладали врожденной сдержанностью, весьма далекой от навязчивого товарищества галактианок. К тому же в этой секте строгих моральных устоев легкие интрижки едва ли были возможны.

Иолия. Он думал о ней с нежностью, как о чем-то хрупком и недостижимом. По вечерам он часто усаживался на скамейку в саду неподалеку от своего жилища, и она приходила к нему в неизменном сопровождении множества детишек. Тинкар рассказывал им о своих приключениях, тщательно подбирая выражения, чтобы не поранить их наивные души. Он редко говорил о сражениях, но вспоминал о гонках Земля — Ригель, о празднествах при императорском дворе и о том зле, которое скрывалось за роскошью, не уточняя, правда, что именно это за зло. Он отправлялся с ними в путешествия по планетам Империи, описывал города и народы. Однажды он рассмешил их, рассказывая о своей специальной миссии, когда ему поручили перевезти на своем разведчике некоего чина из политической полиции.

— Вы должны понимать, дети мои, что наши корабли куда менее комфортабельны, чем ваши города, а в момент входа в гиперпространство и выхода из него мы испытываем ощущения, которые никак не назовешь приятными. Мы, солдаты Гвардии, люди ко всему этому привычные, но этот господин таковым не был. Это был очень нехороший человек, и, когда я увидел его лицо в момент перехода, у меня возникла одна идея. Вместе с главным механиком и экипажем я разработал «машинку для взбивания яиц», слегка разрегулировав гиперпространственное устройство. И мы принялись прыгать туда и сюда по пять раз в минуту в течение четверти часа. Дольше эту игру продолжать не стоило. Мы и сами не выглядели свеженькими после этой свистопляски, но его можно было соскребать со стен чайной ложечкой! Самое смешное, что, когда мы остановили качели после множества «героических» попыток, он горячо поблагодарил нас, как только отдышался, а по возвращении даже представил к награде.

Иногда Иолия приходила одна. Тогда Тинкар говорил о море, горах, озерах, деревьях… Она никогда не уставала слушать. У него был дар описывать увиденное, привычка видеть и запоминать детали, столь важная для солдата.

Постепенно, одновременно с болью, уходило и желание отомстить. Он почти перестал искать способ навредить галактианам так, чтобы не пострадали паломники. В анклаве царила атмосфера мира, и она исподволь воздействовала на него, меняла его загрубевшую душу. Он никогда не подозревал, что в человеке может царить подобный мир, и не был готов бороться с ним. После бесчеловечных испытаний детства, боев отрочества и напряженной жизни среди презрительных и враждебных галактиан, он с удовольствием окунулся в обычную жизнь.

Тинкар знал, что этому спокойствию однажды придет конец, знал, что не создан для него и однажды оно ему наскучит. Он почти не задумывался о завтрашнем дне. Конечно, не всю свою жизнь он проведет в анклаве, работая в физической лаборатории. Иногда он желал перемен, особенно в те дни, когда чувствовал близость Иолии. Он не тешил свое самолюбие мыслями о том, что девушка любит его всем сердцем. Это была почти детская, едва зародившаяся любовь, адресованная тому Тинкару, которого она выдумала, герою, который борется со злом, рыцарю без страха и упрека, тогда как настоящий Тинкар был иным. Да и он ее не любил. Он испытывал по отношению к ней нежность, дружбу, иногда у него возникало мимолетное физическое желание, чаще всего в те минуты, когда серое платье вдруг подчеркивало округлую девичью грудь. Но он знал, что, когда она уйдет из его жизни, вместо нее останется пустота, пустота, которую будет нелегко заполнить.