Фактор жизни

Он опять перевел дух. Академики пребывали в трансе.

– Применяя понятие метавектора, – почти танцуя, Том обогнул образы, висящие в воздухе, – мы видим, что оно отрицает теорему Геделя [2] как непосредственный аналог отрицания однонаправленного энтропического времени в реальном пространстве.

Вопросов не было. Академики не выходили из транса, и Том полностью контролировал голограммы.

– Это возвращает нас к аргументам в пользу симметрии. Наше реальное космическое пространство начинается с крошечных участков, расширяется со временем до тех пор, пока не будет достигнут максимум, а затем сокращается еще раз почти до точки.

«Жемчужина, – думал он. – Какой простой образ!»

– Вселенная по существу имеет два источника во времени, которые развиваются навстречу друг другу, пока не встретятся. Два Больших Взрыва. Мы не можем знать, в какой половине космического жизненного цикла мы находимся.

Ему показалось, что молчание в зале стало каким-то другим.

– Это означает, конечно, что, пока Судьба остается, как всегда, высшей силой, физическая интерпретация сводится к тому, что космос начинается с максимального размера и сморщивается симметрично по двум направлениям, против течения времени.

Он вдруг понял: между лордами шел безмолвный обмен мнениями.

«Они даже не удивлены! – подумал он, краем глаза замечая жесты, которыми они обменивались. – Они уже знают все это. А может быть, и больше этого».

Понимание было ужасным. И тем не менее он продолжал:

– Теперь для метавектора Авернона, – Том постарался скрыть улыбку, поскольку только что открыл придуманный термин последующим поколениям, – необходима симметрия. Но симметрия не может быть нарушена в крайних положениях, в точке Большого Взрыва или Конечного Коллапса, в большей степени, чем в среднем положении. Таким образом, история вселенной должна выглядеть именно так.

Изменилось не только молчание академиков. Изменилось все.

Вселенная больше не была одной-единственной жемчужиной.

Она была длинной ниткой жемчуга, одна жемчужина нанизана за другой.

Каждая жемчужина была одним поколением видимой вселенной. Но она повторяла себя, снова и снова. Идентично?

Том не мог этого сказать: он не был уверен даже в том, что на этот вопрос смогут ответить метавекторы Авернона.

Это был истинный космический цикл, обнаруженный впервые.

– Известны два вопроса, волновавшие людей с древних времен, – продолжал Том. – Вопрос первый: будет ли вселенная расширяться всегда? Когда на этот вопрос был получен ответ: определенно нет, – древние задали следующий вопрос: меняется ли направление времени на противоположное, когда Вселенная начинает сокращаться? Насколько мы теперь знаем, да.

Величественным жестом Том убрал две сотни дисплеев, сохранив лишь один.

Осталась только повисшая в воздухе нитка жемчуга – космическое ожерелье.

– Итак, теперь перед нами встает вопрос номер три: тянется ли эта нитка в бесконечность или она замыкается, образуя петлю, как женское ожерелье?

Он был весь мокрый от пота, будто пробежал много километров.

– И вы, милорды, – он низко поклонился, – осведомлены гораздо лучше меня, чтобы ответить на этот вопрос.

Казалось, тишина длится целую вечность.

Том мог бы говорить и о других проблемах, о дюжине исследовательских вопросов, которые сами напрашивались на обсуждение. Но он сдержал себя, зная: кое-что надо оставить и про запас. Щурясь и позевывая, лорды выходили из состояния транса. Их серьезные лица казались затуманенными.

«Я без сил, – понял Том. – Но я превзошел себя».

Взгляды лордов начинали замечать окружающее.

Том снова поклонился, низко и с соблюдением всех тонкостей этикета.

«Пусть судят меня по этому сообщению», – подумал он.

И вышел из зала, гордо задрав голову.