Рифтеры (Сборник)

Каким‑то образом она ощущает, что это место стало опасным, но не понимает, почему. Ощущает, что другие существа исчезли. Но, тем не менее, та, которую надо защищать, все еще здесь. У рептилии меньше понимания, чем у матери‑кошки, когда та перетаскивает подальше котенка, находящегося в опасности, но она решается совершить бросок к безопасности.

Становится легче, когда та, которую нужно охранять, перестает сопротивляться. Со временем она даже позволяет ему оттащить ее от ярких цветов туда, где ей на самом деле место. Она издает звуки, странные, но знакомые. Поначалу рептилия слушает, но потом от них начинает болеть голова. Через какое‑то время женщина замолкает. В полной тишине оно несет ее сквозь невидимые ночные пейзажи.

Тусклый свет расцветает впереди. И звук: поначалу слабый, но быстро нарастающий. Тихий вой. Бурление. И что‑то еще, резкий шум – «металлический», шепчет Брока, хотя рептилия и не знает, что означает это слово.

Медный маяк загорается во тьме впереди – слишком грубый, слишком уверенный, гораздо ярче биолюминесцентных угольков, обычно освещающих путь. Весь остальной мир оборачивается темнотой. Оно обычно избегает этого места. Но та, которую надо защищать, пришла отсюда. Здесь она будет в безопасности, хотя для него эта территория представляет нечто совершенно…

Из коры приходит дрожь воспоминания.

Маяк сияет в нескольких метрах над дном. Чем ближе, тем яснее он распадается на линию меньших по размеру огней, раскинутых по дуге, словно фотофоры на боку какой‑то огромной рыбы.

Зона Брока снова шумит: «натриевые прожекторы».

Позади них маячит что‑то большое. Оно парит над поверхностью массивным гладким валуном, невозможно плавучим, окруженным по экватору огнями. Жилковатые волокна связывают его с дном.

И что‑то еще, маленькое, но болезненно яркое нисходит с неба.

– Это «Рыба‑бабочка» с «Астории» Слышитеменя?

Рептилия бросается обратно во тьму, ил вихрем завивается за ней. Она отступает на добрых двадцать метров, прежде чем смутное осознание просачивается внутрь.

Зона Брока знает эти звуки. Не понимает их – она вообще мало на что годна, кроме мимикрии, – но уже слышала раньше. Рептилия чувствует непривычную дрожь. Прошло уже столько времени с тех пор, когда от любопытства был какой‑то толк.

Существо разворачивается и смотрит туда, откуда сбежало. На расстоянии огни превратились в размытое, тусклое свечение. Она где‑то там, незащищенная.

Потихоньку оно продвигается к маяку. Один источник света снова разделяется на несколько; смутный, угрожающий силуэт снова маячит за ними. И тварь с небес уселась на его вершину, издавая звуки, одновременно пугающие и знакомые.

Она плавает в свете, ждет. Преданная, испуганная, рептилия подбирается ближе.

– Эйслушайте.

Оно дергается, но остается на месте.

– Янехотелваспугать, ноникоговнутринет. Ребятамненадозабратьваснаверх.

Она скользит наверх, к твари с неба, останавливается перед светящимися круглыми частями спереди. Пресмыкающееся не видит, что она там делает. Сомневаясь – глаза болят от непривычной яркости – поднимается к ней.

Женщина поворачивается и встречает его, возвращаясь. Протягивает руку, ведет вдоль бугрящейся поверхности, мимо огней, кольцом опоясывающих середину (таких ярких, слишком ярких), вниз…

Зона Брока лопочет, не переставая – «ииииибббиииббиббибиббии биб», – но теперь что‑то еще просыпается где‑то внутри рептилии… Инстинкт. Чувства. Не столько память, сколько рефлекс…

Оно тянет назад, неожиданно испугавшись.

Она упирается. Издает странные звуки «надавнутрджеррииидивнтрвсепорядке». Рептилия сопротивляется, сначала неуверенно, а потом решительно. Скользит вдоль серой стены, которая оборачивается то откосом, то выступом; пытается ухватиться, цепляется за какую‑то выпуклость, приникает к этой непонятной жесткой поверхности. Голова вертится туда‑сюда, туда‑сюда, между светом и тенью.

«…оДжерритыдолженззаййтивнутрь…»

Оно замирает. «Внутрь». Знает это слово. Даже понимает его каким‑то образом. Зона Брока теперь не одна, что‑то еще тянется наружу из лобной доли, стучится. Какая‑то штука, понимающая, о чем говорит Брока.

О чем говорит она.

– Джерри…

Оно знает и этот звук.

– …пожалуйста…

А этот раздавался последний раз так давно.

– …поверь мне… там хоть что‑нибудь от тебя осталось? Хоть что‑нибудь?

Тогда, когда рептилия была частью чего‑то большего, когда оно еще думало как…

…он.

Пучки нейронов, столь долго спавшие, искрят во тьме. Старые забытые подсистемы запинаются и перезагружаются.

Я…

– Джерри?

«Мое имя. Это мое имя». Он едва может думать из‑за неожиданного бормотания в голове. Части его еще спят, другие никогда не заговорят, а некоторые полностью смыты. Джерри трясет головой, пытаясь прочистить ее. Новые части – нет, старые, очень старые, ушедшие, и теперь они вернулись и не могут, суки, заткнуться – орут, привлекая его внимание.

Все вокруг такое яркое, все вокруг причиняет боль. Все вокруг…

Слова пергаментом раскрываются в разуме: «Свет зажжен. Дом пустой».

Свет зажигается, мигая.

Он видит отблески больных, насквозь прогнивших вещей, корчащихся в голове. Старые воспоминания со скрежетом трутся о толстые слои коррозии. Что‑то возникает в неожиданном фокусе: кулак. Чувство костей, ломающихся в лице. Океан во рту, теплый и немного солоноватый. Мальчик с шокером. Девочка, вся в синяках.

Другие мальчики.

Другие девочки.

Другие кулаки.

Все вокруг болит, везде.

Что‑то пытается разжать ему пальцы. Что‑то тянет внутрь. Что‑то хочет все вернуть. Хочет снова забрать его домой.

Слова приходят к нему, и он их выпускает:

– Не смей касаться меня, сука!

Он отталкивает мучительницу прочь, отчаянно хватается за пустую воду. Тьма слишком далеко; он видит тень, растягивающуюся по дну, черную и плотную, корчащуюся на свету. Он бьет ногами так сильно, как может. Ничто его не хватает. Спустя какое‑то время свет меркнет.

Но голоса кричат как никогда громко.

ПРЫЖОК В НЕБЕСА

«Биб» зияет темной ямой под ногами. Там что‑то шуршит; он замечает намеки на движение, чернота перемещается во тьме. Неожиданно что‑то сверкает; два пятна слоновой кости играют отраженным светом, почти затерявшиеся на беспросветном фоне. Они парят там мгновение, потом начинают подниматься. Вокруг них возникает бледное лицо.

Она поднимается в челнок, с нее каплями стекает вода, и тьма словно следует за ней, тянется до угла в пассажирском отсеке и зависает там покрывалом. Женщина ничего не говорит.

Джоэл смотрит в яму, потом на пассажирку:

– Кто‑нибудь еще будет или…

Она качает головой так слабо, что он едва это замечает.

– Там был… в смысле, там был еще один… – Именно эта женщина висела перед его иллюминатором пару минут назад. Бирка на плече гласит: КЛАРК. Но второй, тот, который рванул во тьму, как беженец не с той стороны забора, – он все еще поблизости, если верить сонару. Прижался ко дну, в тридцати метрах от освещенной зоны. Просто сидит там.

– Больше никто не придет, – голос ее тихий и мертвый.

– Никто?

Только двое из команды в шесть человек? Он выворачивает ручки дисплея: дальше тоже никого нет, если только они не прячутся за скалами или еще где‑то.

Он оглядывается назад, в горло «Биб».

«Или они все прячутся там, как тролли, ждут в темноте…»

Джоэл неожиданно захлопывает люк и накрепко его задраивает.

– Кларк, правильно? Что тут вообще происходит?

Она моргает.

– Ты думаешь, я знаю? – Женщина кажется почти удивленной. – Я считала, ты мне все расскажешь.

– Я знаю только то, что Энергосеть заплатит мне кучу денег за ночную смену в срочном порядке. – Джоэл взбирается вперед, падает в кресло пилота. Проверяет сонар. Этот странный хрен все еще там.