Понимание

Предварительные слушания по делу Конни завтра. ЦРУ позаботится, чтобы ее отпустили под залог, на поруки, если потребуется, - на случай, если я попытаюсь связаться с ней.

Затем пространство вокруг ее жилища нашпигуют тайными агентами, которые станут поджидать меня.

Я начинаю редактировать первое изображение. Эти цифровые фотографии значительно уступают голограммам, но сейчас сойдут и они. На сделанных вчера снимках - внешний вид дома, в котором расположена квартира Конни, улица перед ним и ближайшие перекрестки. Веду курсор через экран, ставлю маленькие крестики в определенных точках изображения. Окно в здании напротив; свет выключен, но занавески раздвинуты. Уличный торговец в двух кварталах сзади от здания.

Всего я отмечаю шесть мест. Именно там караулили агенты ЦРУ вчера вечером, когда Конни вернулась домой. Ознакомившись с видеозаписями моего пребывания в госпитале, они знают, что высматривать в потоке прохожих мужского или сомнительного пола: уверенную, мерную походку. Их ожидания сработали против них; я просто шагал шире, слегка покачивал головой вверх-вниз, сдерживал отмашки рукой. Этого и кое-какой нестандартной одежды оказалось достаточно, чтобы они не обратили на меня внимания, когда я пересекал зону наблюдения.

Внизу одной фотографии я печатаю частоту, на которой переговариваются агенты, и уравнение, описывающее задействованный ими алгоритм кодировки. Закончив, посылаю картинки директору ЦРУ. Смысл очевиден: я могу прикончить его тайных агентов в любой момент, если они не уберутся.

Чтобы заставить их снять обвинения с Конни и понадежнее отпугнуть цээрушников, придется поработать еще немного.

Снова распознавание структуры, но на этот раз вполне мирского свойства. Тысячи страниц докладов, заметок, корреспонденции; каждая - цветная точка на картине пуантилиста. Отступаю на шаг от панорамы, наблюдая, как проявляются линии и грани, создавая узор. Просмотренные мегабайты - лишь малая часть всех записей за исследуемый мной период, но и их достаточно.

То, что я нашел, весьма ординарно, куда проще сюжета шпионского романа. Директор ЦРУ был осведомлен о группе террористов, планировавшей взорвать бомбы в вашингтонском метрополитене. И позволил этому произойти, рассчитывая добиться согласия конгресса на применение чрезвычайных мер. Среди пострадавших оказался сын конгрессмена, и директору ЦРУ предоставили полную свободу действий в борьбе с терроризмом. Конечно, его планы напрямую не значились в файлах ЦРУ, но подразумевались весьма явственно. Важные документы содержат лишь косвенные ссылки, да и те дрейфуют в море безобидной информации; если бы следственная комиссия прочла все эти записи, свидетельства просто утонули бы в пустословии. Однако если уличающие записи выкристаллизовать, они наверняка убедят прессу.

Посылаю перечень документов главе ЦРУ с припиской: «Не трогайте меня, и я не трону вас». Он поймет, что выбора у него нет.

Этот мелкий эпизод укрепил мое мнение о делах мирских; я могу обнаружить тайные интриги повсюду, если получу информацию о текущих событиях, но это неинтересно. Я возобновляю свои исследования.

Контроль над телом продолжает расти. Сейчас при желании я мог бы ходить по горячим углям или втыкать себе в руку иголки. Однако мой интерес к восточной мудрости ограничен материальной сферой физического контроля; ни один из медитативных трансов, которого я способен достичь, не привлекает меня так, как то ментальное состояние, когда я собираю гештальты из общих данных.

Я создаю новый язык. Я достиг пределов общеупотребительных языков, и теперь они мешают моим попыткам двигаться дальше. Им не хватает мощи выразить необходимые мне понятия, и даже в своей области они неточны и неуклюжи. Они едва-едва годятся для речи, не говоря уже о мысли.

Существующая лингвистическая теория бесполезна; я пересмотрю базисную логику, чтобы определить подходящие элементарные компоненты моего языка. Этот язык будет поддерживать диалект, соотносящийся со всеми областями математики, так что любое написанное мною уравнение приобретет словесный эквивалент. Однако математика станет лишь малой частью языка; в отличие от Лейбница [15] , я осознаю пределы символической логики. Другие задуманные мной диалекты будут связаны с моей системой эстетики и теории познания. Проект займет время, но конечный результат несказанно прояснит мои мысли. После того как я переведу все, что мне известно, на этот язык, структуры, которые я разыскиваю, сами дадут о себе знать.

Я делаю паузу в работе. Прежде чем развертывать систему обозначения эстетических понятий, я должен составить словарь всех эмоций, какие только могу представить.

Я испытываю множество чувств, неизвестных обычным людям; я знаю, как ограничен их эмоциональный ряд. Я не отрицаю значимости любви и страха, которые чувствовал когда-то, но вижу их такими, какие они есть: как увлечения и переживания детства, они всего лишь предшественники того, что я испытываю сейчас. Мои сегодняшние страсти гораздо многограннее; с ростом самопознания сложность всех эмоций увеличивается экспоненциально. Мне необходимо всецело описать их, если я намерен посягнуть на задуманное сочинительство.

Конечно, на самом деле я испытываю намного меньше эмоций, чем мог бы; мое развитие ограничено интеллектом окружающих и тем скудным общением с ними, которое я себе позволяю. Вспоминаю конфуцианскую концепцию жэнь: недостаточно точно описанное словом «благожелательность», это неотъемлемое человеческое качество, которое вырастает лишь на почве взаимодействия с другими и которое не проявляется у одинокой личности. Оно - лишь одно из множества подобных. А я с людьми, люди повсюду, но мне не с кем взаимодействовать. Я лишь часть того целого индивидуума, которым может стать человек с моим интеллектом.

Я не обманываюсь жалостью к себе или тщеславием: я могу в полной мере объективно и логично оценить собственное психологическое состояние. Я точно знаю, какими эмоциональными ресурсами обладаю, чего мне недостает и какое значение я придаю и тому и другому. Я ни о чем не жалею.