Истребитель 2Z

— Венедикт Кузьмич… до чего красиво!.. Ах!

Студент морщил нос и поджимал губы:

— Но если в эту красивость ввести нитрогруппу, то полетим мы все к чертям в болото, вот что-с!

Из всех тогдашних «химиков» только Коля с Антошей решались:

— Давайте, Венедикт Кузьмич, введем ее… эту самую…

Антоша добавлял:

— И полетим.

Однако фокусничал студент перед ребятами недолго. Скоро перевели его из городишка в село, вверх по реке. По домам ходил пристав, приказывал родителям «химиков»:

— Баловников драть ремнем нещадно, и в сараях не собираться.

Кольку Бутягина отец драл. Саньку Голубцова, помнится, тоже драли. Многих драли. Антошу мать не стала драть. Сказала приставу:

— Один он у меня. Скоро кормить меня, вдову, начнет, а вы — драть! Нельзя этого. От ремня пользы нету.

В тот год началась война. Антоше пошел тринадцатый от рождения.

В восемнадцатом году ушел Антон бить Колчака. А когда вернулся в родной город, то увидал вместо отцовского дома одни обгорелые чурбаки, чуть запорошенные ранним сентябрьским снегом.

Узнал от горожан, что приставали к матери его белые офицеры:

— А скажи нам, старуха, где твой щенок? Небось, с партизанами ушел? К большевикам переметнулся?

Передавали Лебедеву очевидцы, что серьезно и сурово отвечала колчаковским офицерам мама его родная, вдова Марья Порфирьевна:

— Антоша мой — мальчик хороший, не ругатель, не пьяница, не разбойник. А из дому ушел, так, значит, вырос он из птенческого возраста и свою правду увидел. И больше о его делах я ничего не знаю.

Всячески стращали офицеры Марью Порфирьевну, но поколебать характера вдовы никак не могли. А знала Марья Порфирьевна, что наступает Красная армия от Урала и совсем близко от городка — партизанские части.

А когда памятной осенней ночью раздалась над городом последняя ожесточенная стрельба, видели соседи, как повели Марью Порфирьевну на берег реки к зеленому косогору вместе с тремя железнодорожниками и с четырьмя рабочими с кожевенного завода. Там и расстреляли их всех белые за сочувствие к грядущей власти советов…

Когда узнал все это Антоша Лебедев — ничего не сказал. Постоял только у развалин дома, обронил горячую слезу, а у себя в роте в тот же вечер на куске оберточной бумаги замусоленным карандашом написал заявление и, с разрешения ротного командира, понес в штаб батальона.

Доложил политкомиссару:

— Прошу усердно, товарищ комиссар, примите в партию большевиков.

Комиссар оторвался от карты, освещенной двумя огарками, глянул на безусого Антошу из-под лохматых бровей быстро и остро:

— Давно пора.

…Много раз припоминалось все это Лебедеву. Припомнилось и теперь, когда утром выходного дня посмотрел на портрет отца и матери.

Самая короткая глава из всей книги

Рискуя упасть и разбить себе голову о мокрый асфальт, Урландо отбежал от авто. Сквозь туман просвечивали рекламные фонари магазинных витрин. Урландо свернул в сторону, где было темнее. Он быстро надел на лицо протез, скрывший уродство, поправил черные усики. Оглядевшись, бросил в канаву мягкую шляпу, из кармана вынул кепку, низко надвинул козырек на лоб. Снял макинтош, вывернул его, снова надел. Пошел на огни витрин, сильно сгорбившись. Казалось, что это совсем другой человек, не похожий на того, который разговаривал сейчас в автомобиле.

Приземистый силуэт вырос неожиданно прямо против Урландо. Столкнулись. Извинившись, Урландо уступил дорогу. Человек остановился:

— Одну минуту внимания. Мы покупаем!

Урландо быстро приблизил лицо к человеку, стараясь рассмотреть, кто это.

— Что вы хотите сказать?

— Капитал покупает даже идеи!

— Объяснитесь.

— Слыхали вы когда-нибудь о синьоре Чардони? Он изобрел газ, бесцветный, без вкуса, без запаха. Но одного литра этого чертовского газа достаточно, чтобы миллион человек разом уснул навеки. И вот, у Чардони в Африке сказочная лаборатория, ассистенты, деньги…

— Мои условия жесткие: мне нужны большие деньги!

— Через шесть часов вы будете на борту «Новой Этны», и тогда — только напишите чек, и он будет немедленно оплачен. Ваше место в рядах черных легионов.

— Я согласен!

Только тут заметил Урландо, что по сторонам его стоят еще двое. Он сунул руку в карман за револьвером. Его собеседник засмеялся:

— Защита не нужна. Эти люди — ваши соотечественники. Они будут вашей охраной. С ними вы в безопасности. Синьоры, господин Урландо отправляется немедленно дипломатическим электропоездом в Милан…

Урландо цинично усмехнулся: не все ли равно, от кого брать деньги!..

Туман рассеивался. На улицах возобновлялась обычная шумная жизнь. Громада здания вокзала медленно выступала из сентябрьского тумана все яснее и яснее, будто изображение его проявлялось на негативе…

Находка

День выдался серенький, невзрачный. Не верилось, что уже наступила вторая декада июня. С утра прошел холодный дождь, и перед павильоном аэропорта медленно подсыхали грязноватые лужицы. В обширном буфете за крайним столиком у окна сидел Лебедев. Он допил стакан чаю и закурил папиросу. Сквозь сизую пелену табачного дыма обычным своим пытливым взглядом всматривался он в лица окружающих.

Все столики в буфете были заняты. Самолет по расписанию должен был прибыть в аэропорт в 17.15. Но еще за час до прилета здесь толпились встречающие. На двух Лебедев задержался взглядом. Один из них медленно доедал простоквашу. У него было милое, пухлое, округлое лицо. Такие на вид очень скромны и деликатны, в движениях спокойны и медлительны. Но такие люди строят громадные заводы, проектируют сверхмощные электростанции, перекраивают карты целых районов.

«Где-то я его видал, — подумал Лебедев. — Не конструктор ли это с девятнадцатого завода?»

Лебедев порылся в памяти, улыбнулся: «Конечно же, это знаменитый Груздев! Весной в «Прожекторе» печатался его портрет».

За тем же столом, против конструктора, сидел маленький человечек, сгорбившийся и странно угловатый. Голова его глубоко ушла в плечи, красноватый нос блестел. Новенький котелок был сдвинут на затылок. Человечек исподлобья вглядывался в конструктора, будто старался надолго запомнить черты его лица. Это сразу заметил и понял Лебедев.

Желтый, с металлическими углами портфель, лежавший перед конструктором на столе, рядом со стаканом простокваши, больше всего привлекал внимание угловатого человека.

«Что это за тип?» спросил себя Лебедев. Сосредоточил волю, направил ее в «хранилище», но там было пусто. Следов угловатого человека в памяти Лебедева не находилось.

«А любопытная рожа», усмехнулся Лебедев.

Прозвучал сигнал, что рейсовый самолет показался на горизонте. Толпа из буфета повалила на террасу — встречать прилетающих. Лебедев вышел вместе с другими. В прорези меж серых облаков своими острыми глазами увидал он крохотную точку. Это приближался самолет.

Слева неожиданно ударили лучи солнца. Запоздавший дождик нехотя и некстати покрапал в последний раз и перестал.

Шестидесятиместный «ЦПС-5» приближался с гудящим ревом своих мощных моторов. Лебедев зорко следил за гигантской металлической птицей. Залюбовался, как машина сделала плавный полукруг и пошла вниз наверняка к рассчитанной точке посадки.

Гигант снизился, покатился по аэродрому. Из-под упругих толстобрюхих колес разлетались грязные брызги непросохших лужиц. Вдавливаясь в грунт аэродрома, машина дрогнула и остановилась перед террасой.

Лебедев дал оценку посадке: «Отлично!»

Пошел к машине. По приставной лесенке оттуда спускался пилот, снимая с вспотевшей головы кожаный шлем.

— Здравствуй, Киселев, — поздоровался со знакомым пилотом Лебедев. — Гуров с вами?

— Сейчас освободится.

Мимо Лебедева первым прошмыгнул сухощавый человек, изнемогающий под тяжестью двух чемоданов. Лебедев привычно отметил на лице этого пассажира странно подслеповатый взгляд левого глаза и выгнутый уплощенный нос. Казалось, что нос этот когда-то был оторван, а потом пришит и заштопан не совсем искусным хирургом. Лицо запечатлелось в памяти Лебедева. Так фотограф стоит с «лейкой» и щелкает затвором. Объектив ловит лица и сценки. На фотопленке происходит химический процесс. Придет фотограф в лабораторию и там проявит заснятое.