Моргейн

— Это вполне может быть, — сказала она тихо и безрадостно.

— Вот и конец всей истории, — закончил он. — Все до одного погибли. — В глубине сознания он верил в то, что она сказала об истории с Фаем. Он только не мог найти этому объяснения. Ну, что ж, он разделит с ней это место, которое укрывает их от снежной бури, но ничего больше он разделять с ней не будет.

Наконец она оставила свои расспросы, а он устроился спать по другую сторону костра.

Настало утро, призрачное и по-прежнему снежное. Но вот среди бесконечной серой гряды низких туч появились разрывы, и это очень обрадовало Вейни. Он был слишком напуган снежной бурей, которая могла надолго запереть его в этой тесной пещере да еще в такой малоприятной компании, в то время как лошади оставались снаружи, на зимнем холоде.

Она поджарила на костре куски оленины, которые составили их завтрак, и добавила к этому немного вина. Он отрезал горячее мясо своим ножом, придерживая его большим пальцем, с удивлением глядя, как она, с трудом, но очень аккуратно разрезала мясо на маленькие кусочки, посолила каждый из них, хорошенько осмотрела, лишь после этого дожарила, и, видимо, убедившись в их качестве, стала есть, подхватывая острием небольшого столового ножа. Затем она завернула остатки в кусок кожи, который отыскался у него для этих целей.

— Ты не хочешь ничего оставить? — спросил он.

— А что означает твой белый шарф? — спросила она вместо ответа.

Он как раз старался проглотить очередной кусок, который сейчас показался ему слишком пересоленным по сравнению с теми, которые он уже проглотил до этого, а от вина почувствовал слабость в желудке.

— Этот шарф означает, что я илин, — ответил он. — Отверженный.

— Ты разделил со мной этот приют и пищу, — сказала она, — как в свое время люди Кайя в Корисе приютили меня и вернули мне все мои права, илин.

Вейни опустил голову на руки. Он ненавидел себя даже тогда, когда все его существо было подавлено страхом, и даже не осознавал того, что Моргейн — женщина. Он разделил с ней тепло очага, так же, как он сделал бы это с любой из крестьянок в земле Иниш. Но люди из маленьких деревень никогда не делали попыток предъявить право, по которому каждый илин мог быть взят во временное рабство.

Моргейн тем не менее попыталась это сделать.

— Я прошу сделать для меня исключение из общих правил, — сказал он. У него было право именно на такую просьбу, и он не чувствовал себя от этого приниженным. — У меня есть родственники в Инор-Пиввне, и я направляюсь туда. Меня изгнали из всех земель, относящихся к Мориджу, и я не смею возвращаться туда. От меня очень мало пользы кому-либо. — Он снял шлем, который до этого уже надел, чтобы выйти наружу, и вновь обвязал его белым шарфом, который снимал на ночь, обматывая им шею. — Я отвергнут моим родом, и теперь все нхи и все маай охотятся за мной. Я могу найти приют только в Инор-Пиввне, а ты, как сама сказала, не идешь туда.

— Почему это случилось с тобой? — спросила она, и он почувствовал, что теперь сможет выдержать взгляд.

— Это произошло из-за убийства, вернее, из-за братоубийства. — Он, видимо, не смог бы рассказать этого никому другому, даже людям, которые уединенно живут вдали от больших селений и не придают большого значения понятиям родовой чести. Но слова тем не менее с большим трудом срывались с его губ. — Была небольшая драка, которую начал он, госпожа. А кончилось тем, что я его убил. Я убил моего сводного брата, который принадлежал к роду Маай. Поэтому против меня, подчиняясь голосу крови, ополчились два рода, и я ничем не смогу помочь тебе. Я только могу поблагодарить тебя за ночлег, но уверяю, что тебе нет никакого смысла предъявлять свои права на меня. Ты можешь нанять меня за плату, и то лишь на короткий срок и для вполне определенной работы. Ты сама не можешь оставаться здесь, потому что тебя прокляли в землях Эндар-Карш и каждый, кто услышит твое имя или увидит тебя, вряд ли удержится от того, чтобы лишить тебя жизни. Но послушай, что я тебе скажу. Теперь, когда я знаю наверняка кто ты есть и как великодушно ты поступила со мной, я хочу дать тебе хороший совет: перевал, переходящий в ущелье к югу от этого места, проходит через Инор, и я сам придерживаюсь этого пути. Так или иначе, я могу провести тебя через эти земли. Я помогу тебе безопасно перебраться в южную часть Инора поближе к земле Иврел, где гораздо теплее. Это будет уже ближе к равнинам земли Лан. Там дикие, почти первобытные места, но, по крайней мере, там отсутствует кровная месть, и ты сможешь жить там в безопасности. Послушайся совета и позволь мне отплатить тебе добром за добро. Это самое лучшее, что я могу сделать для тебя, и я готов честно выполнить это обещание без всякого принуждения.

— Я не собираюсь делать исключений, — сказала она, и это тем не менее было ее правом.

Он едва не выругался, выходя из пещеры и направляясь к лошадям. У него было время подумать о той клятве, которую он дал, становясь на путь отверженных, и разорвать ее казалось ему равносильным потере души. Он прижался головой к теплой шее коня и так стоял, подрагивая на зимнем ветру, но не в силах побороть оцепенение. Ему казалось, что было бы проще погибнуть в этой холодной пустыне, под снежным покровом, или просто умереть от проклятия кваджлинов.

Наконец он услышал скрип снега сзади себя. Это Моргейн вышла из пещеры и остановилась почти рядом с ним, ожидая, что он решит: нарушит ли клятву, разбивая этим свою душу, или рискнет прислуживать существу, подобному ей. Для человека в его положении единственной ценностью являлась собственная жизнь, и, казалось, жизнь была бы в большей безопасности, если бы он немедленно бежал, а не оставался со светловолосой Моргейн.

Потом Вейни вспомнил об олене и тут же почувствовал, как его спину и плечи охватывают судороги, будто он уже начинает терять жизненные силы. Он не сможет убежать от этого или, возможно, какого-то другого, ему еще неизвестного оружия.

— Мое требование вполне законно, — сказала она.

— Если я останусь с тобой, то этот год будет последним в моей жизни, потому что после этого я буду помечен как враг во всех землях Эндар-Карша.

— Я согласна с этим. Моя собственная жизнь будет не долгой. Поэтому у меня нет сострадания и к твоей.

Она протянула руку, и Вейни уступил, взяв ее в свою. Тогда Моргейн вынула из-за пояса короткий меч и сделала на ней глубокий надрез: темная кровь медленно вытекала на зимнем холоде. Она поднесла рану к губам, и после этого он сделал то же самое.

Соленый привкус крови, как ни странно, привел его в чувство. Затем Моргейн принесла из пещеры золу и смешала ее с кровью, чтобы засыпать раны по древнему способу, которым когда-то пользовались Кайя.

Он прислонился лбом к обжигающему снегу, и ледяной холод вызвал оцепенение и уменьшил пульсирующую боль в руке. С этого момента эта женщина должна была в какой-то мере отвечать за него: следить, чтобы ни он, ни его лошадь не умерли с голода, хотя многие удельные правители пренебрегали этим правилом, сажая своих временных рабов на весьма скудный паек.

Моргейн принадлежала к бедному сословию: у нее не было даже собственного дома, который мог приютить их, а род, к которому принадлежал ее новоиспеченный раб, так или иначе был готов уничтожить его. Что же касается его самого, то отныне он должен был просто-напросто следовать приказам: никакой другой закон не охранял его. По приказу же он мог даже выступить против своих родственников или против всего рода, повинуясь прихотям своей хозяйки, которая используя своего раба вполне могла не считаться с понятиями чести. Он должен сражаться против ее врагов, заботиться о ее домашнем очаге и делать все, что она потребует в течение года с того момента, как он дал жестокую клятву, став отверженным.

Или же она могла дать ему вполне определенное задание, выполнив которое, он мог быть свободен, не дожидаясь, когда пройдет целый год. Эта работа могла быть чрезвычайно трудной и опасной, но так или иначе, она была предусмотрена законом.