Церон<br />Роман. Том II

— Сигнал дайте! — прерывающимся шепотом сказал министр стоявшему рядом с ним.

Мертвую тишину в ту же секунду прорезал пронзительный свист, услышанный даже на площади.

После свиста последовало несколько ужасных секунд гробового молчания, а затем треск. Три громилы, вскочив одним прыжком на площадку, в два молота ударили по дверям. Те лопнули, как ореховая скорлупа. Снизу и сверху в зияющую дыру, из которой виднелся свет, полилась вода, разбивавшая силой своей струи все попадавшееся ей на пути. Затем, сами не зная как, очутились двадцать человек на площадке и с нее полился в квартиру поток пуль.

Министр, спрятав лицо в руки, ждал.

Прошла минута, другая, прошло пять, прошло десять. Заколдованный порог не переступался. Каждому казалось, что если его перейти, неминуемо произойдет что-то ужасное. Но сзади застрекотали пулеметы и пули начали вбиваться в стены над головами толпившихся у порога. Немедленно же задние ряды втолкнули за порог впереди стоящих. Внутри с еще большим ожесточением вспыхнула стрельба, потом замолкла, потом снова вспыхнула, продолжаясь на этот раз добрых пять минут. Это пронизывали пулями маньяка, которого нашли на шкафу.

Обезумев от ужаса, скрючившись, с глазами, вылезшими из орбит, он тихо стонал. Пули рвали на клочки его тело, кровавая пена шла ртом.

Увидев свою жертву перед собою, люди начали приходить в себя. Двадцать человек выпускали в него свои патроны — мстя ему за пережитый страх.

Министр перестал дрожать. В доме все ожило. Всюду загорелись огни. Забегали вниз и вверх по лестницам. Но даже эти люди, привыкшие к таким карательным экспедициям, были изнурены пережитым. Труп унесли, а квартира № 213 наполнилась специалистами, собиравшими по всем комнатам разбитые на мелкие куски таинственные аппараты.

На углу двух улиц стал мощный автомобиль. Штерн взглянул на часы, было два.

«Началось!» — подумал он и вылез наружу.

Улица, в которой он очутился, была плохо мощена и еле освещалась. Вокруг были видны лишь силуэты лачуг, лепившихся друг к другу. Несмотря на убогость, мир, в котором он очутился, был ближе его сердцу, чем небоскребы столицы и стильные виллы, в которых ему довелось жить. Вдалеке виднелись огни столицы, освещавшие звездное небо. Когда он двигался вдоль изгороди, из подворотен, мимо которых он проходил, зло, с надрывом лаяли собаки. В соседней улице запел петух. Спутник Штерна, шедший впереди, остановясь у одной из калиток, произнес:

— Здесь, экселенция.

— Подождите снаружи, я пройду сам.

Сказав это, Штерн вошел во двор. К лачуге, стоявшей в глубине двора, вела грязная дорожка, видимо, сделанная неизвестно когда из кусков кирпича и отбросов. В окне лачуги виднелся тусклый свет. Бормоча проклятия, спотыкаясь на каждом шагу, Штерн благополучно добрался до освещенного окна и заглянул в него.

Керосиновая лампа, висевшая на стене, давала свет. Посередине комнаты за маленьким столом сидела очень старая женщина. Она раскладывала карты и громко сама с собой разговаривала.

— Разрешите к вам, Нана? Это я, Нана, — молящим голосом, приоткрыв окно, просил Штерн.

Старуха, не подняв головы, продолжала раскладывать карты.

Штерн, простояв под окном несколько минут, нерешительно взялся за ручку двери, открыл ее и вошел в комнату.

— Ведь сказала тебе я, чтобы духу твоего вблизи не было; а ты с кровопийцами своими опять приплелся. Недостаточно жертв у тебя? меня ночью мучить пришел! — грозя ему костлявым пальцем, медленно говорила старуха.

— Я не мог спать, Нана, волновался. Это в последний раз я беспокою вас; ну, сжальтесь, Нана!

Он стал на колени перед старухой, стараясь поймать ее костлявую сухую руку, чтобы прижать к губам. Старуха прятала ее от него за спину.

— А над другими ты сжалился? Да! А собственную мать сгноить в тюрьме за свою же подлость не было жалко? Нет? Сказала нет! Значит нет! Не цыганка я, чтоб тебе помощницей быть. Раньше я грешила, читала тебе, думала, образумишься. А ты вот какой! Кровью и меня забрызгал! Уходи, чудовище.

— Нана, только то, что будет сегодня, скажите! Скажете, Нана? Клянусь вам, никого не трону!

— Твоя клятва, изверг! Дай зеркало!

Взяв стоявшее на комоде зеркало, Штерн подал его ей.

— Смотри!

Штерн начал вглядываться.

— Видишь?

Все явственнее Штерн начал видеть комнату — в которую почему то потоками лилась вода, а бывший в ней человек лез на шкаф. Он повернул к нему свое лицо, обросшее волосами, оно было искажено ужасом. Затем комната начала наполняться людьми, каждый из них с остервенением стрелял.

«Поймали Орлицкого», — мелькнуло в голове у Штерна и вслед за этой мыслью к нему вернулась уверенность.

Видение исчезло. В зеркале он видел только себя и старуху.

— Знаешь теперь, что хотел знать?

Штерн, не отвечая, презрительно посмотрел на старуху.

— А вот, как и когда околеешь, ты не знаешь еще? В крови ты прожил и в дыму умрешь, золотце мое! — с безумным огоньком в глазах, хихикая, произнесла старуха.

— Лжешь, старуха! Сегодня, дрянь, ты перешла все границы; ты мне — твоему Богу — кидаешь, старая ведьма, плевки в лицо! В дыму умру? А знаешь ли ты, как сама умрешь?

Быстрым движением он схватил одной рукой Нана за волосы, а другая его рука потянулась к ее горлу. С воплем Штерн бросился прочь от старухи — перед ним сидел живой труп, игриво манивший его пальцем. На полу беспомощно валялся парик. Ее ужасный оголенный череп давил Штерна. В безумную улыбку расплылся ее беззубый рот, а костлявая рука грозила ему.

Штерн выскочил наружу и, не помня себя, побежал через двор. Ему казалось, что костлявые руки старухи его душат, а перед ним мелькало ее лицо. Только на улице между детективами он начал приходить в себя. В автомобиле ему было холодно. У него зуб не попадал на зуб.

В приемной особняка Штерна, несмотря на то, что было только четыре часа утра, ждали его возвращения несколько лиц. Это был министр со своими чиновниками. Настроение у них было нервное, приподнятое. Слушая сальные анекдоты услужливого секретаря, общество весело посмеивалось.

Шум остановившейся у подъезда машины прервал их разговор. Захлопали двери и мимо них, бледный, как полотно, пробежал вверх по лестнице Штерн. Вбежав в столовую, он остановился у буфета. Болело сердце.

«Еще этого не хватало», — подумал он и, распахнув дверцы буфета, налил себе стакан коньяку.

Выпив его залпом, он почувствовал, как по телу проструилась приятная теплота, немного закружилась голова, но скоро перестала. Начала возвращаться самоуверенность. Пройдя несколько шагов по столовой, он почувствовал, что к нему вернулись силы и смелость. От пережитого оставалось только лишь ощущение легкой физической усталости. Бросив на пол пальто и шляпу, Штерн прошел в салон. Сев в кресло, ощутил, что его клонит ко сну. Вошедший на его звонок лакей сообщил, что его ждет министр.

С министром Штерн был очень любезен. В его глазах загорелся торжествующий огонек, когда он услышал про убийство Орлицкого. Когда к его рассказу он добавил, улыбаясь, несколько деталей, то министру показалось, что пол уходит из под ног у него. Остолбенели и остальные.

«Ведьма! — мелькнула у всех общая мысль. — Не иначе, как ведьма!»

Довольный впечатлением, которое произвели сообщенные им детали, со словами:

— Теперь вы можете, господа, быть уверены, что я не забуду услугу, которую вы принесли сегодня народу… — и Штерн отпустил их.

Оставшись сам, он задумался. Почему он не использовал сегодня возможность уничтожить эту проклятую Нана? Почему он сам себя лишил удовольствия испытать, как в его собственных руках замерла бы жизнь в теле этой ведь-мы? Она чересчур много видела — она видела в будущем так же ясно, как он различает предметы вокруг себя. Главное же, что она все виденное ею помнит. Может ли она, свидетель его тайн, жить?

— Не может! — во весь голос прокричал Штерн, нажимая кнопку звонка.