Сон или явь?

«Какими же лицемерными выглядят соболезнования Хэмпстеда, — подумал Флэттери. — Даже сам подбор слов выдаст тщательность, с которой они составляли его речь. Сочувствия ровно столько, сколько необходимо, и ни каплей больше».

Из вокодера послышался треск, слегка приглушенный фильтрами, затем заговорил другой человек:

— Это Морган Хэмпстед. Передача закончена. Подтвердите прием, и немедленно ответьте на наши вопросы. Лунная база передачу закончила.

— Они слишком многое оставили недосказанным, — заметил Бикель. Он чувствовал, что вся передача буквально пронизана «пробелами по политическим причинам». Ту тонкую политическую грань, по которой пробирался Хэмпстед, выдавало именно то, что не было высказано вслух.

— Наделить наш компьютер сознанием, — проворчал Тимберлейк. — Они что, совсем там с ума посходили?

Он взглянул на Бикеля.

— Ты же был участником одной из подобных попыток на Лунной базе, Джон. Поэтому честь сообщить, куда Большой Палочка может засунуть эту идею, наверное, должна принадлежать тебе.

— Да, та попытка провалилась, причем с треском, — согласился Бикель. — И тем не менее для нас это — единственный реальный шанс.

Тимберлейк продолжал, будто и не слышал:

— В том эксперименте на Лунной базе участвовали специалисты, по сравнению с которыми мы — просто сборище жалких любителей.

Зато Флэттери не пропустил слова Бикеля мимо ушей. Он отвернулся, понимающе улыбнулся и миролюбиво заметил:

— Но ведь мы все слышали передачу.

— Да там и слушать-то было нечего, кроме последней части, — взвился Тимберлейк. И тонким голосом издевательски спародировал: — Неосуществимо при нынешнем уровне развития науки.

— Это было оправданием, своего рода подведением итогов, — возразил Бикель. Он вспомнил безуспешные попытки ученых Лунной базы обнаружить искусственный Фактор Разума. Между его собственной частью группы и персоналом базы всегда стояла та стерильная стена. Но даже трехслойное стекло было не в состоянии скрыть от них запаха провала. Впрочем, проект попахивал с самого начала. Астронавты давно запутались в петлях псевдонейронных волокон, в мигании индикаторов и щелканье реле, в шуме крутящихся катушек с лентами и едким запахом озона от сгоревшей изоляции перегруженных цепей. Они пытались обнаружить механический способ воспроизвести то, чем каждый из них обладал от природы — разум.

И они потерпели поражение.

Все они испытывали безотчетный страх, в их памяти было живо воспоминание о том, чем закончился единственный проект, который, по слухам, оказался успешным… но обрек себя на гибель… там, на поверхности Земли.

Тимберлейк прочистил горло, высунул руку из кокона, некоторое время внимательно разглядывал свои ногти, обдумывая предыдущий разговор. «Никаких физических причин провала проекта не было. Системы жизнеобеспечения были просто идеальны. Складывалось впечатление, что ОИРы попросту покончили с собой… не выдержав какого-то непонятного напряжения».

3

Она вошла в помещение Центрального Пульта, все еще чувствуя некоторую слабость и неуверенность в движениях. Однако она ясно сознавала, что лидер сменился быстрее, чем она думала, поэтому ей пришлось преодолеть физическую слабость, стараясь выглядеть вполне оправившейся и довольной. На самом деле она вовсе не чувствовала ни того, ни другого.

Яйцевидное помещение Центрального Пульта по идее было ей хорошо знакомо — сколько часов за время учебы она провела среди всех этих приборов, кабелей и пультов перед стартом, но чувство, будто она оказалась в совершенно незнакомом месте, не исчезало. Затем, как следует осмотревшись, она заметила небольшие изменения в подключениях и приборах управления и поняла, что это дело рук Бикеля.

Она поняла — эти изменения необходимы для того, чтобы перевести корабль на ручное управление. Но как примитивно все это сделано!

Только теперь она поняла, как близки они были к гибели, и перевела взгляд на Флэттери, который как раз сдавал вахту. В его движениях буквально сквозила усталость — хотя они были по-прежнему точны и уверенны, как у хирурга. Явное облегчение после каждого движения руки, производящей очередную подстройку аппаратуры, выдавало утомление.

«Его нужно сменить», — подумала она, но тут же спохватилась: сама она еще явно не в состоянии взять на себя управление, а о состоянии Бикеля и Тимберлейка она понятия не имела.

Тимберлейк угрюмо молчал.

— На сей раз Лунной базе на ответ потребовалось гораздо больше времени, чем в прошлый раз… — начала она.

— Просто им понадобилось слишком много времени, чтобы понять значение происходящего, — отозвался Бикель. — А я к тому же подсунул им несколько собственных вопросов.

— А может, они решают, как сказать нам помягче, что мы откусили больше, чем сможем прожевать, — предположил Тимберлейк.

Она почувствовала в его голосе страх.

— Радж находится за пультом уже более четырех часов. Может, пора кому-нибудь его заменить?

Флэттери понимал, зачем она так поступает, и тем не менее не мог избавиться от неприятного ощущения. Всегда оставалась возможность, что Тимберлейк этого не перенесет.

У Тимберлейка внезапно пересохло во рту. Само собой, она считает, что главный здесь — он. Ведь именно он обеспечивал работоспособность систем обеспечения жизнедеятельности. Кроме того, она ведь так и не изъявила желания встать на вахту… сучка. Впрочем, может, она просто еще не оправилась после дегибернации. Обмен веществ все еще слишком замедлен. Наверняка она прекрасно осознает, в каком она состоянии. Кроме того, по плану на вахте она должна менять Бикеля.

Он окинул взглядом помещение Пульта и еще раз убедился, что вахта согласно инструкции переходит от Бикеля к Прю, потом к Флэттери, а он заступает на вахту самым последним.

«Сейчас моя вахта», — сказал сам себе Тимберлейк.

Он почувствовал, как у него вспотели ладони.

«Чего он тянет?» — подумал Флэттери и приказал:

— Тим, возьмешь пульт на себя, когда закончится отчет. А то я уже как выжатый лимон.

И, прежде чем Тимберлейк успел возразить, начался отсчет, и его рука машинально потянулась к большой красной кнопке. Разум полностью отключился. Почти треть приборов, управляющих температурой обшивки, требовала подстройки, чтобы привести ее в должное равновесие.

«Мы должны отследить, как ОИРы управляли температурой, и передать этот контроль автоматике, — подумал он. — Нужно поручить большую часть работы автоматике».

Наконец привычная обстановка целиком захватила его, и он понял, что сможет отдежурить положенные четыре часа… по крайней мере.

Пруденс тем временем изучала информацию на дисплеях Бикеля и стопки схем. Она примерно понимала, что именно он делает, и этого, в сочетании с программами, которые он ей дал, было вполне достаточно для того, чтобы понять одну важную вещь. Устройство, которое он предлагает, будет функционировать на основе эрмайчовских полиномов и лагерровских коэффициентов, обрабатывая с их помощью входящую информацию. Они в Очередной раз возвращались все к той же извечной проблеме — что собой представляет разум?

— Может, я бы и справилась, — сказала она. — Если бы ты дал мне определение разума.

— Это мы оставим умникам с Лунной базы, — отозвался Бикель.

— Мы не будем трогать внутренние линии связи компьютера. Связь с ним лучше поддерживать извне, с помощью вспомогательного блока, по одностороннему каналу, защищенному от перегрузки.

— А этот вспомогательный блок не подведет? — спросил Флэттери.

— Один из нас будет постоянно контролировать его, — ответил Бикель, стараясь скрыть раздражение. — Один из нас всегда будет за пультом. Мы будем управлять им… как быком, тянущим воз.

— А вдруг у этого быка появятся собственные идеи? — спросил Флэттери.

— Нет, если только мы не совершим роковую ошибку, — откликнулся Бикель.

— Ндааа! — Восклицание Флэттери прозвучало неожиданно громко. — А когда эта штука обретет разум — тогда что? — осведомился он.