Сказ о пути

Они оказались в просторной комнате с высокими окнами, наглухо закрытыми темно-лиловыми шторами. Множество свечей хорошо освещали ее. Увидев хозяина замка, Наки охнула и больно вцепилась в ладонь спутника. Дийк не понял, что ее так напугало: ничего устрашающего в этом человеке не было. Удобно раскинувшись в кресле, приветливо улыбался гостям молодой мужчина — по крайней мере, выглядевший молодым, почти юным. Волны золотистых волос, обрамлявших нежный овал лица с младенчески-розовым цветом кожи, светло-голубые глаза под пушистыми ресницами, припухлые губы. Подобных мальчиков и юношей женщины обычно носят на руках, поскольку все материнское — при виде таких губ и таких глаз — оживает в них, перемешиваясь с исконно-женским. Уши юноши украшали серьги с огромными изумрудами, шею охватывало ожерелье в несколько рядов из них же.

Хозяин, не вставая, слегка поклонился, приветствуя их, и заговорил. При первых звуках голоса Дийк узнал его: Покровитель оказался ночным собеседником, тем самым, в чье лицо он так и не удосужился заглянуть.

— Рад приветствовать вас у себя в гостях! Располагайтесь и чувствуйте себя…

Не дав ему договорить, Наки потянула спутника за рукав и демонстративно громко выпалила:

— Всё, посмотрел? Доволен? А теперь пошли отсюда!

Дийк никак не отреагировал на грубость девочки. Покровитель — тоже. (Лишь насмешливая улыбка тронула детские губы.) Промир в упор рассматривал существо в кресле. При внимательном взгляде что-то отталкивающее все же выявилось: глаза, хоть и были красивыми и большими, не горели, не искрились — казались двумя медузами, выброшенными из родной стихии. В них не было жизни.

— Не уходите, пожалуйста! — попросил Покровитель с неожиданным пылом. Он протянул над столом руку и коснулся ладони промира. Белые пальцы оказались сухими и горячими. — Мне не с кем здесь говорить! Я совсем один и соскучился по живым голосам, живым людям. — В негромком голосе была такая тоска, что Дийк всерьез засомневался, чудовище ли перед ним, пожирающее людей, или это какая-то ошибка. — Пожалуйста, пообедайте со мной. Очень прошу вас!

Взор голубых глаз обратился на девочку. Но, судя по всему, сердце Наки не собиралось оттаивать. Она еще плотнее прижалась к промиру и откликнулась зло и язвительно:

— Извините, мы не питаемся человечиной! И вообще, нам пора.

— Вы про мою Дань? — искренне изумился хозяин. — Неужели вы всерьез считаете, что я поедаю их тела?! Пойдемте, я покажу вам!

Не отпуская ладони Дийка, он поднялся с кресла и потянул за собой. А когда тот остался стоять на месте, переглядываясь с девочкой, потянул сильнее и настойчивее. Промир пожал плечами, Наки хмуро скривилась, но все же они последовали за ним. Гоа, низко опустив морду и цокая когтями по паркету (когда надо, он мог убирать когти и двигаться по-кошачьи бесшумно), опять был замыкающим.

Покровитель вел их по скупо освещенному коридору, продолжая свои речи:

— Они приходят ко мне добровольно, когда лишаются последней надежды на достойную и осмысленную жизнь. Мои слова о «пожирании» — всего лишь проверка. Если человек согласен даже на столь позорную смерть — ему и впрямь очень худо. Из тысяч пришедших я отбираю тех, чья жизнь совсем невыносима и ничего нельзя изменить к лучшему. Скажите, вам нравятся изумруды? Мне кажется, драгоценные камни прекраснее людей. Они честнее и чище. Вы знаете, что людские души — при определенных усилиях и умениях — могут стать камнями? Живыми камнями. Правда, изумруды получаются не из всех, далеко не из всех. Но каждый, абсолютно каждый! — чем-нибудь да ценен. Из злобы и ненависти можно извлечь потрясающие по силе яды. А способности и таланты при перегонке и сушке превращаются в дивные пряности, в благовония, в ароматы, навевающие волшебные сны. Лекарство от чумы, удобрения для урожая, смертельные эманации как непобедимое оружие — все это отсюда, от моих драгоценных добровольных жертв… Но вот мы и пришли!

Хозяин распахнул резные двери, и они оказались в длинной прямоугольной зале. Здесь было очень светло, но не от свечей: сквозь стеклянный или хрустальный потолок дневной свет заливал ее всю. Вдоль стен стояли кресла, в которых сидели люди, казавшиеся крепко спящими. Лица были спокойны и безмятежны, а нарядно одетые тела недвижны.

— Что с ними?

Дийк дотронулся до щеки девушки, сидевшей ближе всех к нему. Кожа была теплой, но твердой и гладкой, словно у статуи.

— Они не здесь, они тут, — Покровитель коснулся своего ожерелья. — И не только…

— Они когда-нибудь очнутся?

— Нет. Но это их выбор.

— Я не понимаю…

— Зато я хорошо поняла! — Наки выскочила вперед, покинув-таки свое убежище под рукой промира. — Если бы ты ел людей, я презирала бы тебя меньше! Здесь хуже, чем на кладбище. Там могилы для тел, а здесь — для душ. Он делает из них изумруды, он носит бессмертную суть человека на своей шее и в своих ушах! Делает удобрения и яды, пряности и эманации… Воистину, он самое страшное чудовище из всех, кого я встречала или о ком читала! Даже когда человеку совсем плохо, у него остается надежда, что после смерти все изменится: он обретет покой, или попадет в лучший мир, или родится снова и начнет все сначала. А он отбирает эту надежду! Причем у тех, кто больше всех в ней нуждается — у самых обездоленных, самых несчастных…

— Они счастливы, — спокойно возразил ей Покровитель. — Им хорошо. Иначе они бы не улыбались. Но если ты, самонадеянная и глупая девочка, так уверена в обратном, убей меня! Прямо сейчас. Я не буду защищаться, не позову слуг. Перережь мне горло или вонзи нож в сердце — и целая страна проклянет тебя. Ведь я — Защитник, Благодетель, Покровитель.

Он пристально смотрел на нее, и в глазах-медузах впервые затеплилось выражение — насмешливое и торжествующее.

Дийк шагнул вперед, загораживая девочку собой.

— Мы уходим. Я не хочу ни осуждать, ни оправдывать тебя. Скажу одно: я рад, что этот мир — не мой мир. Нас никто не задержит?

— Конечно же, нет! — Складки у пухлых губ разгладились, и он снова был — воплощенное благодушие. — Мне очень жаль, что вы не хотите со мной пообедать и продолжить наше общение за столом. И еще жаль, что вы оказались скучнее, чем я о вас думал. От гостей из иных миров я ждал другого! Увы. Я знаю, что для того чтобы уйти, вам требуется лишь одиночество. Посему — прощайте!

Покровитель развернулся и вышел, оставив их наедине с улыбающимися человеческими оболочками.

— Нам все же следовало бы убить его! — Наки досадливо вздохнула, наблюдая, как Дийк чертит на узорном паркете меловой круг. — Стало бы чище.

— Ты уверена, что смогла бы? Что-то я сомневаюсь. И потом, кто знает, больше пользы или больше вреда мы принесли бы этим? — философски заметил промир. — И он когда-нибудь умрет, как все смертные. И возможно, отпустит их всех перед своим уходом.

— Как бы не так — отпустит! — Девочка возмущенно фыркнула. — Так и уляжется в могилу с изумрудами на толстой шее.

— Но мы ведь не знаем этого наверняка, верно? Иди же сюда и перестань хмуриться! Впереди нас ждет твой Алуно, твои драконы и бабочки — не стоит забывать об этом…

— Анечка, надеюсь, вы следите за профилактикой пролежней?

— Конечно, Анатолий Семенович!

— А это что? Вот — под правой лопаткой?..

— Ой! Сию минуточку…я сейчас же все сделаю…

Запах. Резкий, въедливый. Чужой…

Женский голос тороплив и подобострастен. Мужской — с благодушными хозяйскими нотками…

— Давно хотела у вас спросить, Анатолий Семенович. Объясните, почему мы — и врачи, и медсестры — все еще возимся с ним? Ведь уже почти год в коме валяется. Ясно же всем, что шансов выкарабкаться никаких. Да и родственников никаких. Первый раз такое встречаю, ей-богу.

— Понимаешь, Анечка, тот человек, что сбил его своей машиной, оказался мало того, что богатым, так еще и альтруистом. Невероятно, но факт! Когда он привез его в нашу клинику, выяснилось, что у пострадавшего нет никаких документов. Шло время, его никто не разыскивал — что с таким возиться? Но благодетель, фактически отправивший беднягу на тот свет, заплатил хорошие деньги, чтобы его не отключали от аппаратуры жизнеобеспечения. Мало того, сам приезжает время от времени, чтобы лично проследить, как мы тут за его подопечным ухаживаем.