Время покупать черные перстни

Мне вспомнились сон и вчерашний день. Мощеная извилистая дорожка влекла меня вниз к воротам. Четыре колонны и арка с надписью на аттике: «Primo rectori». Ангельский мост Тартуского университета. А на столе — розы с осыпающимися лепестками и грибной настой в пол-литровой банке, который мне следовало выпить в два приема.

Допив последние глотки, я заметила, что хмурый день уже глядит сквозь жалюзи и что я одна в комнате. Где-то за окном капал дождь. Квартира оказалась совсем обычной, однокомнатной. Дверь в прихожую стояла настежь. Все здесь было просто, как во многих домах. Стандартный раскладной диван, на котором я спала. Обычные простыни, обычный шкаф. Облупившаяся краска на холодильнике. На стене — семейный портрет: какие-то незнакомые люди. И еще я заметила, что лишних вещей в доме не было. Одна мебель. Как будто все собрали и надолго уехали.

Пустовали секции шкафа. Только в одном углу аккуратной стопкой были сложены книги. Гете. Два новеньких журнала «Москва». Они даже пахли свежей бумагой. Я решила перечитывать «Мастера и Маргариту», но сперва нужно было приготовить завтрак.

Кухня оказалась просторной. Сводчатые потолки и огромный резной буфет в странной нише все-таки связывали этот дом с прошлым. Дверцы, поточенные жучком, открывались с приятным скрипом. Все здесь было самое необходимое. Кофемолка. Аппетитные зерна в стеклянной колбе. На столе — записка:

«Я» было написано то ли по-английски, то ли по-русски — что-то среднее. Я сама пишу эту букву так с тех пор, как выучила английский.

Сделав бутерброд, я заметила на столе в миске уже порезанные листья салата, перемешанные с чем-то красным, и, к удивлению своему, узнала лепестки розы. Рядом стояла чашка с голубым соусом, а на столе подальше — трехлитровая банка. В ней плавали куски какой-то массы и темная трава, похожая на петрушку, — иссиня-черный пук в голубом рассоле. Вкус был знакомым — кислым, пряным и очень резким. Запах — грибного осеннего леса после дождя. Я поняла, что этим надо залить салат.

После завтрака захотелось спать, но в каком-то необычном полусонном состоянии я читала весь день и к вечеру прочла все книги — примерно мою месячную норму.

Да, был уже, наверное, вечер, когда вернулся мой незнакомец. Поставив на стол вместительную, набитую чем-то сумку из светлой кожи, он сел в кресло напротив и протянул мне газету. Это была свежая местная «вечёрка».

Я сначала не поняла, что это про мой автобус. Маленькая заметка в отделе происшествий была подчеркнута красным карандашом. А ниже, в черных рамках, — соболезнования, соболезнования… родственникам погибших. Погибших в катастрофе.

— Да, — заговорил он, опустив глаза, — твои друзья, к сожалению… Их уже нет. Когда на скорости отлетело колесо, автобус загорелся. Был неисправен бензобак.

До меня не доходило, как не доходят в первый момент такие вещи.

— Это объективный факт! — сказал он, переходя с виновато-извиняющегося тона на резкий. — Поймите вы это! У нас просто не хватило бы жизней исправлять ваши собственные ошибки, из-за которых вы так халатно губите себе подобных… Сплошь и рядом!

Я молча теребила в руках газету. Незнакомец читал у меня в мыслях.

— Да… Мы видели, что бензобак загорится в любой момент. Болты на переднем колесе ослабли, шофер давно их не проверял… Дождь, скорость. Спасти могло только чудо. Но его не произошло. Обгоревший комок сплющенного металла в кювете… По естественному ходу событий вы должны были быть там.

— Вы могли бы подкрутить гайку…

— Одну — да. Но не все, которые следовало бы.

— Ах, извините! — передразнила я. — «Вмешиваться не имеем права!» Самая удобная из позиций.

— Это одна сторона, — добавил он примирительно. — Нас действительно слишком мало. И если спасем кого-нибудь, заведомо обреченного, то это лишь в силу необходимости.

«Да? — захотелось мне рассмеяться. — Так кто же вы такие на самом деле?» Я не заговаривала об этом раньше. Чувствовала: есть у нас на этот счет молчаливое согласие и взаимопонимание. Догадки мои он не опровергал. Теперь снова возник вопрос: чья это комната и как вообще удается им здесь так ловко устраиваться? Человек кивнул, в лице его мелькнула улыбка — маленькая резкая судорога:

— Ну что ж… Выясним до конца… — Опять что-то случилось с его лицом. Какие-то чужие эмоции, которые не знаешь, как оценить. — Комнату я снимаю, не в этом главное… Отныне я вынужден говорить как официальное лицо. — И тон его действительно сделался несколько отчужденным. — Лицо представляющее свою цивилизацию. Разумеется, между… — он взглянул на меня, подбирая слово, — между нашими двумя культурами есть сходство, но существует и огромная разница. Мы преследовали разные цели и часто шли своими путями. Нас разделяют галактики, миллионы лет исторического развития и несхожие пути биологической эволюции… Кое в чем мы бесконечно опередили вас, но поставлены меж тем в такое положение, что вынуждены порою проникать в ваш мир и просто похищать то, без чего наш прогресс не пойдет дальше… Заботясь, разумеется, чтобы не было никакого ущерба для вас.

— Интересно! Развитые, опередившие — воруют то, чего у нас куры не клюют? Что топчем и не замечаем?

— Именно так… Но не следует удивляться. Вы живете попросту в такое время… На вашем витке развития человек еще не оценен. Его может заменить машина. То, для чего человек у вас используется, может выполнить и она.

— А у вас иначе?

— Мы не делаем механических ЭВМ. Мы отыскиваем одного ребенка, в мозгу которого больше нейронов и синаптических связей, чем ячеек памяти в нескольких ЭВМ, — и создаем одного вычислителя, день жизни которого результативней двадцатичетырехчасовой работы целого вычислительного центра… На Земле человек не реализует своих способностей. Гений нужен вам один на миллионы. Они и появляются у вас, увы, по потребности… А ведь человек действительно венец творения! Он бог, он — чудо Вселенной, и сущность жизни человеческой есть духовность — неповторимая, истинная и единственная ценность! И то, что мы воруем у вас, — это люди…

Я молчала, и он угадывал, видимо, все мои возражения.

— Поймите меня правильно… Пока еще развитие всей вашей цивилизации в целом не породило нужды в максимальной индивидуализации каждого. У вас коллективное прогрессивно — в науке, в искусстве. Но это первый этап! Нам же важна сама личность, ее неожиданные способности. Умение предвидеть будущее, вычислять с экономичностью, недоступной никаким ЭВМ, воспринимать информацию из отдаленных миров, имея в распоряжении один только мозг… Все, кому мы предлагаем сотрудничество, чем-нибудь потенциально одарены…

Я, засмеявшись, протянула ему руку ладонью вверх:

— Погадаете? Может, и во мне что-то есть? Он внимательно всматривался в рисунок линий.

— Не тешьте себя надеждами. Способности еще надо реализовать. А вам вообще была уготовлена гибель в катастрофе. — Тон его все больше смягчался. — Без нас вам бы ее не избежать.

Я чувствовала себя связанной по рукам и ногам.

— Но зачем-то я вам нужна?

В ответ он только пожал плечами.

— Да, пожалуй. Вы, например, сидели в сквере на скамейке. Помните, о чем тогда думали? Этого было достаточно. И вообще… среди путешествующих и бродяг чаще встречаются нужные нам люди, и они же чаще подвержены риску.

Я обдумывала его слова. Да, они были логичны.

— Итак, вам предоставлен выбор. Пусть будет за вами это право: случайно опоздать на автобус. Если все-таки вы решите остаться.

— А если нет?

— Многие из тех, кто работает с нами, с вашей точки зрения простые колонисты. Мы просто-напросто предлагаем работу. Но с большой буквы! И это при том, что у вас никаких надежд на реализацию своих способностей в вашем мире.

— А вдруг? — не удержалась я. Он иронически улыбнулся:

— Да?.. И что же вы собираетесь делать? Так надеетесь увлечься работой — той, что ждет впереди?