Слышишь, Кричит сова !

Подождав, пока паяльник накалится, Дмитрий Степанович положил его на раскрытые страницы.

После всего услышанного и увиденного Антон, конечно, понимал, что ничего не случится. Но, когда так и вышло, ему стало не по себе.

- Это не бумага,- устало сказал Дмитрий Степанович.- Книга неуничтожима. Вот все, что я знаю. А теперь предположения. Вы вольны с ними согласиться или нет.Он с минуту передохнул.- Кто они были? Космонавты из иного мира, потерпевшие аварию вблизи Земли и вынужденные совершить посадку? Или специально посланные исследователи, попавшие в беду? Не знаю и не берусь предполагать. Почему сигнал о помощи они послали в будущее? Не знаю. Но что он послан в будущее, ясно из надписи: "Нашедший, если не можешь помочь, храпи!" Это значит - храни, пока не наступит Время, люди которого смогут прочесть! А значит и помочь. Почему они избрали книгу как носитель сигнала? Такой выбор говорит о многом: если у них не было способа связаться со своими напрямик, та же авария, например, нужно было выбрать другой - надежный и безопасный. Он не должен бросаться в глаза и должен быть застрахован от случайной гибели. Иначе говоря, его должны хранить, даже не зная всего смысла этого действия... Книги в знакомом нам и сегодня виде появились в XI веке. Значит, раньше она появиться не могла. Иначе бы не было соблюдено первое условие - незаметность. К XIV веку книги перестали быть редкостью, оставаясь ценностью. К этому времени они стали сосредоточиваться в монастырских библиотеках - значит, сохранность еще надежнее: стены, стража. Теперь. На нашей книге нет никаких печатей, кроме печати бенедиктинского монастыря, откуда она была украдена генералом Фоксом или его поверенным. А монастырь основан в 1501 году. Значит, примерно в это время и произошло то, о чем я говорил... Будь это иначе, и сигнал был бы иным. Во времена фараонов они построили бы пирамиду. Главное для сохранности - равновесие, равнодействие взаимоотвергающих сил. В данном случае - ценность и относительная привычность...

Он умолк. И только сейчас Антон увидел, как он страшно устал. Под глазами легли тяжелые тени. Дыхание было неровным.

- Вам надо отдохнуть, Дмитрий Степанович. Поздно уже.

Он не ответил, глядя прямо перед собой. Антону показалось, что старик не слышит. Но он слышал.

- Вы правы. Но я еще не сказал всего.

- Может быть, завтра?

- Вы знаете, для человека моего возраста завтра иногда может оказаться "никогда",- усмехнулся он через силу.- Но я недолго. Всего два слова. Я хочу просить вас взять эту книгу. Не для того, чтобы прочесть. Теперь я понял, что одному человеку это не под силу. Храните ее. Потом передайте дальше... Сигнал должен дойти... Fed quod potui, faciant meliora potentes... [ Я сделал все, что мог, пусть сделают больше те, кто сможет (лаг.). ]

Антон Давидович поворочался с боку на бок, устраиваясь поудобнее, а память услужливо подставляла воспоминание за воспоминанием, эпизод за эпизодом...

Каникулы закончились, и, провожаемый вздохами заведующей Любови Ивановны, перед которой опять во весь рост встал кадровый вопрос, Антон зашел попрощаться к Дмитрию Степановичу. Старик был уже совсем плох...

Сразу по возвращении с каникул книгу он показал не кому иному как Митьке Чернякову (с которым им еще только предстояло стать противниками. Пока же они были не только однокурсниками, но и койки их стояли рядом в стоодиннадцатой общежитской комнате, что уже само по себе свидетельствовало о добром приятельстве), - Чудак все-таки этот дед,- сказал Митька.- Ну где одному такую вещь разобрать. Отдай-ка ты ее мне, у нас знаешь, какие машины - в два дня любой орешек расщелкают...

Черняков практику проходил в лаборатории вычислительных машин, в могущество которых поверил раз и навсегда, едва войдя в лабораторию впервые. Но ничего его машины в два дня не расщелкали. Митька крутил книжку и после работы, пока его не отругали за перерасход электричества. Чем дальше тем больше. Два дня превратились в два года. И дипломы уже защитили, Антон в аспирантуре остался, а Митькина самодеятельность к тому времени сменилась научной деятельностью сначала группы из трех человек, потом пяти, пока, наконец, не была создана специальная лаборатория для расшифровки, и Митька, естественно,- ее шеф. Книжка, естественно, запрятана в спецсейф, берут только для особых экспериментов, а вообще всю ее переписали в память машины. Так в принципе Антон оказался крестным будущей лаборатории бурения времени, потому что, когда книжка была наконец расшифрована, Черняков успел не только кандидатскую защитить, но и начать весьма перспективные с его точки зрения исследования пространства-времени. Антон тоже подбирался к этим самым тайнам, но совсем иным путем. Главным же его противником и оппонентом был Черняков вместе со всей своей "бурильной" лабораторией, которая возникла когда-то благодаря именно Антону... Парадокс, но что поделать? Кто бы мог подумать, что эта поразительная история будет иметь такое продолжение - разведет его и Митю Чернякова по разным дорогам, каждая из которых неприемлема либо для одного, либо для другого. В правильности своего пути Антон Давыдович был уверен, но так же был уверен в единственности своей дороги и Черняков. Решить, кто прав, могло только время, только работа.

Но сколько понадобится работы и хватит ли времени, Антон Давидович не мог и предположить. Собственно, если это иногда и приходило в голову, он в долгие размышления не пускался ввиду полной бесполезности на этот счет размышлять. Он престо изо дня в день методично и скрупулезно строил свою дорогу.

Текст в конце концов был расшифрован, но, когда Черняков вручил ему тоненькую пачку листов - даже не пачку, а полтора десятка машинописных страниц, Антон не скрыл недоуменного удивления.

Митя перехватил его взгляд: - Не удивляйся. В книжке три четверти объема формулы занимают. А это, так сказать, история вопроса,- и добавил не без ехидства,- тебе как первооткрывателю...

Когда потрясение от прочитанного прошло, и Антон Давидович, отбросив эмоции, стал анализировать этот поразительный документ, он вдруг обнаружил, что помнит его от строчки до строчки дословно! На память он вообще-то не жаловался, но чтоб с ходу запомнить текст такого размера, это попахивало фокусом. Тогда он пошел от факта назад, и в конце концов нашел объяснение, имевшее на его взгляд большую долю вероятности. Текст был намеренно построен так, чтобы прочитавший запомнил его максимально точно - ибо в принципе такова была задача: сигнал должен дойти в неискаженном виде. И стоило хоть чуточку сосредоточиться, как все вставало в памяти с кинематографической ясностью. Несколько лет прошло с тех пор, но стоило сейчас Антону Давыдовичу невольно напрячься, и перед глазами всплыли машинописные строки: "Большому Совету. 1473 год минус-времени...

(Антон Давыдович знал и вторую особенность документа - его нельзя было вспомнить по частям или только часть, он возникал только целиком и снова прятался в глубинах памяти лишь с последней строкой.) ...В результате непредвиденных причин при проведении опыта, содержание которого будет понятно Совету из приведенных формул, произошла материализация участников опыта Рете и Цига на уровне 1473 года минус-времени. Вероятность помощи и ее способ могут быть определены Советом после решения уравнения 12-а, которое мы решить не можем, не зная причин неудачи опыта. Мы ждем!"

Текст второй: "Когда мы с Цигом пришли к выводу, что дематериализация собственными силами невозможна, решено было найти способ сообщить о себе. На первым взгляд, это бессмысленно - расстояние между нашим временем и временем, в котором мы сегодня существуем, безнадежно велико. Но мы пришли сюда иным путем, миновав тысячелетия за несколько мгновений. Циг считает, что мы замкнули время в гигантскую окружность, где расстояние между двумя соседними точками - расстояние, пройденное нами, а расстояние между ними по всей окружности - путь, который должен пройти наш сигнал, Циг рассчитал, что за время прохождения сигнала по большой темпоральной окружности расстояние, пройденное нами за мгновение, возрастет до десяти часов. Если сигнал дойдет, окружность будет разомкнута и после десятичасового отсутствия мы возвратимся, проведя здесь около пяти дней. Одного я не могу представить: сигналу 'Предстоит преодолеть века, а для нас это будет всего пять дней. То есть мы будем спасены раньше, чем он пройдет ничтожную долю пути. На мои расспросы Циг говорит, что все дело в разных системах отсчета времени. Ему виднее - он темпораник. Мое дело психопласгика. Когда был изготовлен сигнал, я решил вместе с письмом Совету послать и свои записки на тот случай, если Циг ошибается и сигнал дойдет, когда уже будет поздно.