Сборник рассказов

- Это нет. - тяжело задышала бабушка. - Никуда я не пойду; уговаривайте - не пойду и силой не утащите. Здесь умру - мне недолго осталось.

Я раскрыл чемодан достал банку с болеутоляющим, подошел к столу и протянул ее Николаю.

Тот сразу сжался, перевернул белой стороной лист, который читал, мельком взглянул на меня и тут же потупил взгляд; капелька пота пробежала по его лбу и весь он подрагивал от какого-то чудовищного, рвавшего его изнутри напряжения.

Форточка по прежнему была распахнута настежь и в комнате уже стало морозно, однако духота осталась и голова кружилась от многодневного болезненного жара.

Он на какой-то нестерпимо низкой грани шептал, шипел, не смея при этом взглянуть на меня:

- Ну что... еще... что... вы можете сказать... что... - и он прошипел несколько ругательств, с такой небывалой ненавистью, что я подумал: "Не ослышался ли? Может, это духота навеяла? Да так тихо - у него и губы не шевелились"

Он выхватил баночку, дрожащей рукой быстро поставил ее на стол; и вновь весь перегнулся в невыносимом мученье.

Я негромко прокашлялся:

- Два раза в день: утром и вечером. Завтра днем зайду к вам.

- Ну... - он вздрогнул и нервно пожал плечами.

- А ночью то к вам и не подберешься. - попытался сказать я шутливым голосом.

Однако, Николай сжался еще больше; руки его с силой сцепились, он хотел что-то сказать, но промолчал, и бросил на меня быстрый, выразительный от переполняющей его ярости взгляд.

- А в доме уже никого почти не осталось; всех выселяют да медленно. застонала неожиданно старушка. - Почти никого не осталось уж... а про нас забыли...

- Да не забыли... не забыли! - застонал Николай и совсем тихо. - Ну, скоро же...

- Так, ладно, я ухожу. Завтра, как говорил - днем наведаюсь к вам.

Николай быстро вскочил и встал между мной и столом; загораживая те исписанные листки.

Я повернулся и пошел в коридор, но тут заметил в темном углу между дверью и краем кровати едва приметное движение. Приглядевшись увидел ручку ребенка лет десяти, которая медленно проводила по облезлым обоям.

- Привет. - кивнул я кому-то, кого скрывала густая тень, однако ответа не получил - ручка резко остановилась и быстро отдернулась в темноту.

- Значит, у вас еще кто-то живет? - спрашивал я уже в коридоре, одевая пальто.

Николай, опустив голову, стоял рядом и теперь выдохнул:

- Да, живет...

- Ясно... Послушайте, у вас не найдется какого-нибудь фонарика? Не могли бы вы проводить меня хотя бы до выхода из подъезда?

Николай вздрогнул и даже отступил на шаг.

- Нет. Нет.

- У вас там, видно, крысы банками гремят.

Николай схватился дрожащей рукой за лоб и с какой-то небывалой, огромной страстью выдохнул:

- Не знаю... не знаю...

- Так, все - я ухожу. Не забудьте прикрыть форточку.

Он молча кивнул и быстро распахнул передо мной дверь: бледно-розовый свет из под потолка, слегка теснил тьму, но дальше она сгущалась в непроницаемое, плотное полотно.

- Ну все - до свидания. - на какое-то мгновенье голос его стал искренне дружелюбным, теплым даже, но вот уже вновь задрожал. - Ну же... рука которой он держал открытую дверь подрагивала.

Он смотрел не на меня, но в эту тьму; смотрел и тут же отводил взгляд и вновь смотрел...

И мне стало жутко: да, пожалуй, это слово подходит, хоть оно, конечно, не передает той неконтролируемой дрожи, того состояния, когда мне захотелось броситься назад в эту душную комнату и просидеть там до утра - только бы не идти в эту плотную темень.

Какой-то шорох оттуда и Николай издал стон - я поспешил поскорее шагнуть за порог; дверь за моей спиной тут же захлопнулась; и быстро стали удалятся шаги...

Чернота - она ослепляла; такая же темень, наверно в самой глубокой океанской впадине, куда от рождения Земли ни единого лучика света ни проникало.

После посещения квартирки, ужас мой перед тьмою увеличился многократно. Самое скверное, что я не мог уже сосредоточиться; вспомнить, что все это "бабушкины сказки", объяснить себе, что в этом темном, нежилом подъезде никого кроме крыс быть не может...

Нет - я не мог сосредоточится; не мог себе представить лестницу, с лежащей на ступеньках банкой, с вжавшимися в углы крысами: в черноте роились какие-то неопределенные и оттого особенно жуткие образы...

Где-то в стенах дул ветер и слышалось древнее заклятие, не человеческое и не демоническое даже, но какое-то совершенно не представимое...

Удары сердца с болью отдавались в голове; я медленно пошел от двери, готовый при малейшем шорохе отскочить назад, вдавить кнопку звонка... да, именно так, я бы и поступил тогда - нервы были напряжены до предела...

Провал в бездну... нет, первая ступень; теперь я нащупал перила и стал спускаться.

Ужасающе медленно спустился на один этаж; и тогда уже где-то на пройденных ступенях загремела банка и еще звук какой-то: толи шипение, то ли шелест бумаги.

Я до боли сжал перила... и тут, этажом выше, пронзительно завизжал звонок: "Дрррр!"

Затылка моего коснулось что-то горячее, вот обволокло уже все лицо; в ноздри ударил горячий, лихорадочный запах...

Тогда я покачнулся вперед; не знаю как - сдержал панический вопль, и, по прежнему держась рукой за перила, побежал вниз; и вновь уткнулся ногой во что-то рыхлое...

Уж не помню, как добежал до первого этажа; там налетел на дверь, распахнул ее и, едва удержавшись на покосившемся крылечке, в несколько прыжков вылетел на середину двора.

Там резко остановился - тьма: жуткая, безмолвная, душная, огромная догнала, стремительным рывком набросилась на меня.

Я выставил перед собой руки, отдернулся на несколько шагов назад; споткнулся обо что-то упал...

В лицо мне дул беспрерывный холодный ветер; темнела черная громада, и на высоте пятого этажа горел единственный квадратный глаз; в котором черным, тонким зрачком стоял человек - Николай...

Дверь зияла чернотою - это ее принял я за сгусток живой тьмы, когда обернулся. Она притягивала взор; она росла, в ней было что-то...

Потом был стремительный бег в черной арке и ветер гнал меня в спину, выл, словно кто-то бесконечно одинокий, со всех сторон; гнал меня прочь на оживленные улицы, к свету фонарей, к людям.