Сборник рассказов

* * *

Такова история путешествия Оора, уберегшего галактику от значительных повреждений. Ему, если бы могли, выразили бы благодарность пятьдесят миллионов звезд и семьсот тысяч крутящих вокруг них, или между ними цивилизаций; находящихся, правда, по большей части в зачаточном состоянии.

Оор, таковой благодарности не требовал, да и утомительно было бы выслушивать речь каждого муравья из спасенного муравейника. Нет - его утомили эти домашние дрязги - он, ведь, выполнил этот старый, как космос обычай, исполнил одно доброе дело во благо родной галактики; и теперь вернулся в центр ее, чтобы получить благословение к началу странствий и постижению ИСТИНЫ за пределами космоса.

ВИЗИТЫ В МЕРТВЫЙ ДОМ

Началась вся эта история в серый, промозглый день, в середине ноября. Погода стояла отвратительная: в такую лучше всего сидеть дома с чашкой крепкого чая и читать навевающий неторопливые размышления классический роман.

К сожалению, в такую погоду люди, а особенно городские, часто заболевают и мой долг - долг врача, обязывает преодолевать любые ненастья, чтобы помочь им.

Обычно, утром мне выдают список сделавших накануне в "Медицинскую помощь" звонок, с которым я и хожу по адресам, осматриваю больных, назначаю лечение; если это пожилые люди хожу к ним часто, приношу необходимые лекарства, и, несмотря на разницу в возрасте (мне сейчас только 29) быстро нахожу с ними общий язык; да, многие из них мне уже, как родные бабушки да дедушки - кто пирог испечет, кто любимого моего крепкого чайку заварит.

Ну так вот - в тот день последней в списке была Анна Михайловна: одинокая пенсионерка, живущая в маленькой, но уютной, наполненной запахом парного молока комнатке. На улице уже темнело; тугими порывами ударял в окно морозный ветер несущий мокрый снег, а в комнатке тепло - Анна Михайловна только приняла лекарство от боли в сердце и теперь на кухоньке заваривала чайник, да готовила яблочный пирог.

Я намеривался посидеть у нее до темноты - послушать фронтовые истории, которых знала она великое множество, да и во многих делах героических сама принимала участие: недаром в коробочках хранились у нее многие ордена, медали, которые одевала Анна Михайловна только на 9 мая.

Но сначала надо было позвонить в "Медицинскую помощь" - узнать, не поступало ли новых неотложных звонков.

- А вот и ты, Сережа! - раздался в трубке голос медсестры Кати.

- Да, слушаю. - негромко говорил я, вдыхая аромат крепкого чая.

Голос ее мне сразу не понравился: обычно спокойный, он только в самые тяжелые минуты становился слегка подрагивающим - теперь же от волнения она иногда даже сбивалась:

- Поступил еще один звонок.

- Понятно, значит, не придется мне у Анны Михайловны почаевничать.

- Да... видно...

- Так, я записываю.

- Что?

- Ну, адрес...

- Конечно, адрес. Просто сбилась немножко после этого звонка. Знаешь, голос такой... мерзкий, как у змеи.

- Да что ты... - я покосился на Анну Михайловну, которая вошла в это время с кухоньки с подносом наполненным вкусно дымящимися дольками яблочного пирога.

- Да, да, Сереж, ты не смейся. То ли мужчина, то ли парень говорил и, казалось, что он сейчас вот сорвется, наорет на меня, изобьет... Заказывал для свой бабушки, как он сказал "карге".

- Понятно...

- Да он и не бандит, каких много сейчас; не какой-нибудь блатной... здесь, что-то иное, душевное.

- Ну ладно - слышу короткий разговор произвел на тебя огромное впечатление.

- Да уж, говорю - змея какая-то...

- Поговорим об этом после.

- Да, да. Записывай...

Через минуту я уже попрощался с Анной Михайловной в маленькой прихожей и, жадно поглощая теплый пирог, бежал по лестнице - если мои больные живут ниже чем на пятом этаже, так я сбегаю от них по лестнице - развеваю опорно-двигательную систему.

На улице вздрогнул от неожиданно злого порыва ветра. Поправил воротник своего пальто, покрепче перехватил ручку чемоданчика - казалось, что ветер хотел вырвать мои лекарства и исцелить ими свое промерзлое, сморкающееся мокрым снегом нутро.

Вздохнул, вспоминая о яблочном пироге и крепком чае; и быстрым шагом, через подворотни поспешил по указанному адресу.

За время работы я прекрасно изучил свой район, знал все переходы, все эти узкие горбатые улочки, грязные арки, ведущие в проходные дворы, наконец, дома по большей части старые, построенные еще до революции, и уже после войны реконструированные и реставрированные, но, как у нас и полагалось - так себе; да им и не помогла бы никакая реконструкция; внешне мрачные, темные, хранили они в своих квартирках какие-то маленькие устроенные жильцами мирки.

"Кто же это такой?" - размышлял я, проходя в темно-серых, почти уже ночных арках. Страха я не испытывал, возможно потому, что раньше в практике мне не доводилось встречаться с какими-либо опасными людьми.

Темно, холодно; от падающего с небес частого, мокрого снега видимость сужалась до нескольких шагов; дальше же все тонуло в таинственном, враждебном мареве. Где-то, в нескольких минутах ходьбы шумели большие улицы загроможденные потоками машин; но здесь, на этих старых, перекошенных улочках царил совсем иной мир...

Я не люблю людскую толпу, не люблю скопления машин, но в те минуты мне страстно захотелось броситься прочь и бежать на эти оживленные улицы - холодная темнота, зажатая между ветхих домов, гнала меня прочь...

Вот, наконец дошел я до темной, подсвеченной лишь несколькими тусклыми окнами громаде.

Раньше я много раз проходил возле этого дома, но каким-то стечением обстоятельств, заходить внутрь мне не доводилось.

Двери ведущие в подъезды находились во внутреннем дворике и я занялся поисками ведущей туда арки; завернул на узкую боковую улочку, где не было ни одного фонаря и видимость сужалась практически до нуля.

Где-то в темноте под ногами хлюпала студенистая грязь, а на расстоянии вытянутой руки продвигалась темная стена.

Тут я вздрогнул - черный провал! Да, эта старая, промороженная стена и вдруг - черный провал в ней!

Я уж давно не верю в страшные сказки, но тогда, казалось, наброситься на меня из этой плотной, совершенно непроглядной, веющей мертвенным, каменных холодом черноты какое-нибудь чудище.