Черный поток. Сборник

И все же, если все было таким тяжелым, таскать на себе еще и броню — последнее дело. Если только тебе не нужно защищаться от каких-нибудь опасных тварей. Или чтобы не пострадать в очередной потасовке…

А Йорп был истинным сыном своего мира.

Он издал воинственный клич, похожий на вопль гигантского самца квакуна, когда он видит подобную себе самку:

— Юп! Юп! Юп! — Нагнув голову и почти став на четвереньки, Йорп бросился на Эдрика.

Эдрик был застигнут врасплох. Йорп с лету выбил из него дух и повалил на землю.

Но здесь, на Земле, у Йорпа было легкое тело. Второй мальчишка, на которого он бросился, уже ждал его, поэтому легко с ним справился. Третий набросился на Йорпа с кулаками.

Завопив «Давай, ребята!», я бросилась выручать Йорпа. И вот уже мы все сцепились с ватагой Эдрика, ведя бой с переменным успехом. К моему удивлению, Амброз оказался сильным и проворным. Швырнув кого-то на землю, он успел бросить мне с усмешкой: «Вот ради чего стоит двигаться!»

Но Лихэлли уже каталась по земле, держась за разбитый нос, а Марл умел только отчаянно размахивать руками. Наверное, он боялся, что они сломаются, если он кого-то ударит.

Эдрик уже стоял на ногах, переводя дух.

Он показал пальцем на нашу свалку:

— Вот эта! Хватайте ее! Она из нашего мира! Это ведьма!

Изо всех сил я бросилась бежать в лес. Не из трусости. Победить в драке мы бы все равно не смогли. Убегая, я по крайней мере — так я сказала себе — отведу опасность от Лихэлли и остальных. Может быть, они смогут позвать на помощь.

Если предположить, что мы с Эдриком встретились чисто случайно, как он меня узнал?

Я увеличила скорость.

Прижавшись спиной к дереву, я помахивала дубинкой.

— Ну, кто первый? — пропела я окружившим меня Сыновьям. — Подходите, мальчики! Не можете поцеловать, так хоть побьете, а? Истинная земля в том, что вы не можете ничего, что могут взрослые мужчины. И штуки свои вам вставить больше не во что. Потому что они стали мягкими, как червяки, и останутся такими на веки вечные. Как вам, наверное, обидно!

Вне себя от ярости, один из Сыновей бросился на меня. Я нанесла удар. К своему удивлению, я попала ему прямо по губам. Завопив от боли и зажав рот рукой, сквозь которую начала капать кровь и посыпались осколки зубов (как я думаю), он отшатнулся назад.

Я издала победный клич: «Йа! Йа!»

— «Йалин», хочешь ты сказать! — рявкнул Эдрик. — Так вот ты кто! Почему же ты не выкрикиваешь свое имя полностью, Йалин?

— Кто это? — спросила я.

— Это ты. Я сразу подумал, что ты из нашего мира, как только ты начала смеяться над чтением проповедей. — Эдрик все еще тяжело дышал. — Никто другой не употребил бы этого слова. Проповедуют только в Ка-теоборе. — (Вот оно что! Опять меня подвел мой язык.) — Зачем притворяться, что ты Экзот, если на самом деле ты ведьма с востока? А кто из восточных ведьм больше всех не хочет со мной встречаться?

— А зачем вы вообще бегаете за ведьмами, кем бы они ни были? — Я взмахнула дубинкой. Еще один Сын приготовился к прыжку, но после моего движения передумал. — Что, Божественный разум открыл охоту на ведьм?

Если так, то лучше бы мне умереть как можно скорее; и прощайте мои надежды вернуться к жизни с помощью Любезных Граций… Тогда я по крайней мере вернусь домой по психосвязи в хранилище-Ка. Возможно, может быть.

— Я вас спрашиваю, почему Божественный разум ненавидит ведьм?

— Богохульница! Ты думаешь, Божественный разум станет беспокоить какая-то плесень на маленьком листочке? Нет, об этом позаботятся его верные садовники! — (Ах, так они действуют не по приказу Божественного разума. Значит, увы, назад к плану «А»: медленная пытка.) — Я прекрасно понял, что ты за ведьма, по твоим гнусным словам! Божественный разум наградит нас, Братья. Она была слугой Сатаны-Змея, пока я не прекратил ее грязные дела! Она смогла избежать допроса, но у меня еще остались кое-какие вопросы, которые стоит задать!

Не может быть, чтобы Эдрик и на Земле считал меня слугой Червя. Или мне придется выложить это под пыткой?

— Наградит вас? — Я насмешливо заухала. — Божественному разуму нет никакого дела до такого дерьма, как вы. А заодно и до всего остального человечества!

Эдрик воздел руки к небу:

— Да как ты можешь так говорить обо всем, что вокруг нас здесь, в Идеме? Божественный разум исполнил свои обещания! Эта благословенная земля!

Если бы эти несчастные мальчишки не прервали нашу головоломную беседу… Амброз полжизни шел к своему выводу: теория телескопа, создание Ка-линз размером с галактику. Но как бы он смог его доказать? Возможно, помочь ему могло бы только черное течение…

Да где же, в самом деле, мои приятели? Где подмога?

— Как ты можешь? — снова и снова вскрикивал Эдрик. Кажется, он по-настоящему испугался. Может, он задавал просто риторические вопросы, чтобы подзадорить себя. — Что ты этим хочешь сказать: «и Божественному разуму нет никакого дела?»

Может, мне не следовало такое говорить.

— О, Идем такой аккуратненький, — быстро сказала я, придав своему голосу насмешливый тон. — Здесь все на своих местах в отличие от ваших мозгов, вы, банда… — Я произнесла грубое ругательство.

Они бросились на меня.

Они хорошо развлеклись. Очень скоро я заходилась от визга и думала о том, как трудно потерять сознание, когда ты этого хочешь.

То, что они терзали всего лишь мою оболочку, не слишком-то утешало. Все ее нервные окончания функционировали вполне нормально, спасибо. Не помогло и то, что на этот раз у Эдрика не было пыточной машинки с винтом. Не буду описывать, что они со мной делали. Не хочу об этом вспоминать. Скажу только, что, как мне показалось, где-то через неделю новая изощренная боль прекратилась, оставив только старую, уже знакомую. Но я ничего не сказала — я только вопила. Когда симфония боли сменила тональность, я подумала, что сейчас последует костер. Я даже желала этого.

Канат скрипит и стонет, когда судно пытается порвать его, качаясь на волнах. Потом ветер стихает, и канат провисает. Так и мое сознание. Когда боль ослабла, оно затухло. Больше я ничего не помню.

Когда я пришла в себя, то горела в огне!

Вокруг меня полыхало ненастоящее пламя. Огонь был внутри. Горела я, мое тело. Малейшее движение вызывало такую боль, что я старалась не дышать; но это было невозможно.

А надо мной — густые ветви и голубое небо. Потом все закрыло что-то массивное. Ко мне склонилась мохнатая морда. Кристаллические глаза заглянули в мои. Механический олень? Медведь? В любом случае Любезная Грация!

— Они ушли, — сказала она. — Я отослала их прочь. Все закончилось. Ты поправишься.

Из ее ноздрей вырвалась струя зеленого дыма. На этот раз, прежде чем я вырубилась, мне стало действительно хорошо.

Следующие три или четыре недели — точно не знаю сколько — я провела в ванне с желе в какой-то подземной лаборатории, где меня приводили в порядок. За мной ухаживали нежные машины. Потом одна из них начала спрашивать меня о нападении. Казалось, ее больше интересовало странное поведение Сыновей, чем моя измена. Я лгала ей сквозь стиснутые зубы.

Вот они остались прежними. Я смутно помню, что Эдрик приказал не трогать мой рот, чтобы я могла говорить; Сыновья сосредоточили внимание на других объектах.

Когда я уже выздоравливала, ко мне пришел Йорп и вся наша компания. В присутствии своих машин-наседок я не могла свободно говорить. Но кое о чем мы побеседовали, намеками.

— Жаль, что нас тогда прервали, — сказала я. — Становилось все интереснее. Так ты говоришь, телескопы?

Амброз, умница, все понял.

— Чтобы пролить свет на тьму.

— И что увидеть?

— Конец и начало всего. Почему все именно так. Люди могут все видеть. Если ты смотришь на солнце, то можешь обжечь глаза; но ты все-таки смотришь, хоть и недолго. А если ты посмотришь сразу на миллиард и миллиард солнц? В моем мире говорят, что мгновение озарения стоит вечности слепого невежества. А еще говорят, что люди — это глаза Бога. — Амброз криво усмехнулся. — Мы — Его ученики. И все же именно мы создали его.