Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде(СИ)

„Как много людей, — оценивал капитан, ему вдруг вспомнилась промелькнувшая при подготовке к вторжению цифра общего количества населения Соединённых Штатов, — расплодились гады“!

Окияма, с опаской посматривал на затянутое дымкой небо. После рассказа капитана, он чувствовал себя не очень уютно на открытой дороге, но приказал сворачивать на основную трассу и уходить из города. Дома стали меняться с больших на малые в обратном порядке, лишь с небольшими исключениями. У дороги на выезде стояло длинное изогнутое здание, блеснувшее, как показалось полковнику стеклами окон. Но выбитые искры из асфальта дорожного покрытия и характерный звук рикошетящих пуль, заставили японцев добавить ходу и открыть ответный огонь. Но скорей всего противники друг в друга не попали, машины быстро выскочили из опасной зоны.

Разогнав пикап до шестидесяти миль, через двадцать минут справа они увидели постройки Стивенсвилла, далее зеленел лесопарковый массив Террапин Бич, выходящий пляжами к водам Чесапикского залива. Окияма, мысленно посетовав на полное отсутствие гражданским автомобилей на трассе, среди которых можно было затеряться, приказал съезжать с широкой автострады, намереваясь двигаться дальше, постоянно имея под боком маскирующие деревья.

Пилот А-10, не смотря на выдаваемую неполную мощность левого двигателя, продолжал выполнение боевого задания. Плевать на моргающий светодиод предупреждения (левый двигатель выдавал неполную мощь), самолёт и на одном движке вполне сносно летал. Лётчик, не удовлетворившись показаниями системы наведения, опускался ниже. Благо обзор у „Тандерболта“ прекрасный. Проклятая облачность иногда прорывалась некоторой видимостью, и он наблюдал то позеленевшие квадраты полей, то заблестевший водой, мгновенно раздавшийся в ширину залив. Потом опять затянуло дымкой и картина вдруг открылась, уже тянущейся как нить дорогой. По ней ехали две машины. В кузове одной из них стояло сооружение, до боли знакомое по войне на ближнем востоке — крупнокалиберный пулемёт.

В рёв автомобильного мотора влился новый гудящий звук, и по кабине забарабанили сидящие в кузове солдаты. Капитану Окияме не надо было долго объяснять. Жалобно застонав кузовом, машина, кренясь, съехала по крутой насыпи вниз к заливу, заросшему кустарником с редкими деревцами.

„Удержались бы в кузове солдаты. Микроавтобус такую крутизну, пожалуй, не преодолеет“, — успел подумать Окияма, прежде чем воздух, наполненный монотонным воющим звуком мотора, распороли клокочущие, долбящие по ушам разрывы.

— В наших попали, — кричал водитель, успевший мельком увидеть в зеркало заднего вида серию разрывов на асфальте и обочине, догнавших микроавтобус. Машину бросало на кочках, водитель, объезжая крупные кусты и ямы, казалось, прирос к рулю.

Резанул по ушам турбинами, промчавшийся над головами штурмовик. „Ду — ду — ду“ — с кузова тяжело задолбил пулемёт.

„Как они при такой тряске умудряются стрелять?“ — думал Окияма, пытаясь в бешеной тряске посмотреть в маленькое окошечко сзади кабины. А вот в боковое окно он увидел заложивший широкий разворот самолёт.

— Надо бросать машину, он нас сейчас добьёт, — он пытался перекричать натужный рёв мотора, шумы тряски, и на удивление капитана, опять застрочивший пулемёт.

Началась прибрежная топь и серо-коричневые наносы ила. Машина, пошла вдоль берега, и вдруг подняв тяжёлые брызги, влетела по самые полуоси в воду, покрытую зелёным густым мхом. Раздвигая бампером этот густой зеленоватый кисель, двигая перед собой шумный водяной вал, пикап шёл как торпедный катер. Дёрнув ручкой коробки передач, заставив машину завыть на пониженной передаче, водитель круто положив руль вправо, и наконец, съехал на кучу мусора из нанесённого ила и веток. Пикап, заскользив шинами, остановилась только в сухом камыше почти у самой большой воды.

Выскочив из автомобиля, капитан первым делом взглянул в кузов.

— Уходим! — Прокричал, пытающимся встать, копошащимся солдатам.

Дозвуковой самолёт, приближаясь, издавал звенящий свист двумя широко разнесёнными реактивными двигателями. Бешено заплясал огонёк скорострельной пушки в носу, сея густой пороховой дым вдоль планера штурмовика. Вокруг автомобиля творился ад, но бросившиеся врассыпную японцы умудрились выйти из-под огня.

Чёрный дырчатый короткий „членик“ в носу А-10 на самом деле таил в себе скрытую жуткую мощь — скорострельную семиствольную пушку „Эвенджер“. Летающая машина конструктивно, словно облепила своими шпангоутами, лонжеронами и стрингерами шестиметровую пушечную систему, вытянутую на пол фюзеляжа. При скорострельности пушки 4200 выстрелов в минуту, самолёт покрывался пороховыми газами настолько, что после каждого расстрелянного боекомплекта двигатели А-10 необходимо было промывать от копоти и нагара. Американцы (известные хвастуны), продавая свой товар и всячески его рекламируя, тут же сами сочиняют легенды-новоделы. Так одна армейская легенда из серии „американцы — самые, самые во всём“ гласит, что при длинной очереди из пушки сила отдачи GAU-8 настолько велика, что тяги двигателей A-10 не хватит, чтобы продолжить полёт — самолёт остановится в воздухе, сорвется в штопор или даже (тут белозубые шутники уже посмеиваются) полетит назад. Неправда!

Но когда с неба под рёв реактивных двигателей, льется буквально поток огня, это действительно очень, очень страшно….

Хотя во время реального боевого применения пушка показала скорее эффектность, чем эффективность.

В задачу авиакрыла, в котором числился штурмовик, входило обнаружение и уничтожение судов противника, массово расползшихся по заливу. Но получилось наоборот — увлёкшись атакой автомобилей, пилот, пикируя на наземную цель, снизился и, проходя над водой, нарвался на длинную очередь из зенитных пулемётов канонерской лодки „Хякуфуку Мару“. Упреждение было взято верно, кинжальная очередь распорола брюхо самолёту. Боковой ветер слегка смещал штурмовик, и пули порвали ещё обшивку правого двигателя. Секунды — на приборной панели загорелись красные светодиоды: „пожар в правом двигателе“! Отработала система пожаротушения, следом — автоматическое выключение двигателя, предупреждение о повышенной нагрузке на левый, отказ гидравлической системы, рекомендация — катапультирование.

Что-то в штурмовике „Тандерболт“ есть космическое. Машина по-своему красивая, не смотря на злые языки, окрестившие её „Уортхог“! Угловатые, не стремительные формы, присущие нынешней военной авиатехнике, вынесенные к верху в отдельных гондолах двигатели, вытянутая по лебединому вперёд шея фюзеляжа с кабиной, и даже прямые крылья, наводят мысли о полёте в безвоздушном пространстве, где нет сопротивления воздуха, который, казалось, должен просто надрываясь свистеть обо все угловатости этого самолёта.

Пилот конечно согласно инструкциям не стал задерживаться в кабине — его выбросило катапультой. Самолёт уже вышел из лёгкого пикирования и тянул на больной турбине, чуть приподняв нос — прямые крылья обеспечивали хорошее планирование.

Брошенная хозяином машина, как будто не хотела умирать и, ревя ослабевшим движком, плавно снижаясь, зацепила воду. И сразу потеряв скорость, подняв тучи брызг, фактически приводнилась. Расположенные сзади двигатели перевешивали, не давая её зарыться носом. Но, как говориться, рождённый летать…. В?ды Чесапика, проникая во все полости, вбирали в себя летательный аппарат. А ближе к берегу опускался на парашюте горе пилот, не уберёгший самолёт. К нему, в свою очередь, приближалась канонерка капитана 1 ранга М. Яно, матросы которого опустили американского небесного героя на землю. Точнее на воду.

Капитан Окияма замечал всё: и сбитый самолёт, и парашют, минутой мелькнувший в небе, и канонерку, скользящую серым силуэтом в туманной дымке. Построив выживших из своего отряда, капитан был удивлён — весь экипаж пикапа оказался в сборе, не смотря на то, что машина находился под ураганным обстрелом, а один из его солдат даже вылетел из кузова. Глядя на помятых, со следами ссадин, но вытянувшихся смирно полных решимости солдат, капитан не удержался и коротко похвалил их за службу. Лишь матрос, любезно выделенный ему офицером из наземных сил флота, со стыдом признался, что его хвалить не за что.