Все пули мимо

— Да? — окрысиваюсь. — Это чтоб я, как в особняке на «фазенде», вечно на клерков своих натыкался, когда из спальни до писсуара чапаю? Нет уж, увольте! Плевать мне, что аристократы московские обо мне думать будут, личная жизнь дороже.

— Так в усадьбе места для офиса не предусмотрено, — снисходительно ухмыляется Сашок. — Офис в Москве находится. Поэтому особняк в полном твоём распоряжении — охрана и обслуга лишь по вызову будут нос на хозяйскую половину совать.

— Да? — удивляюсь несказанно. — Тогда ладно. Давай попробуем.

Осмотрел я апартаменты особняка и доволен остался. Весьма фешенебельно выглядят — видать, дизайнер добротный проектировал и обставлял, со стажем, вкусом, опытом и понятием. Зелёная там комната, голубая, оранжевая… Мебель везде в тон основному цвету подобрана, и, что удивительно, рука настоящего мастера в этом чувствуется: вроде и просторно, но пустоты особой, то бишь лишней, в комнатах не наблюдается, и в противовес — где мебель массивная стоит, её громоздкость не ощущается. Короче, нормально мужик поработал. Хоть и за деньги, как просекаю, крутые, но на совесть.

Зато когда ужин нам в гостиную подали, я рассвирепел аки тигр. Понятно, что лучше Пупсика никто моих вкусов не знает, но то, что нам подали, даже помоями назвать нельзя. Впрочем, московские повара всегда отвратительно готовили — привыкли в совке на общепит горбатиться, себя не забывая, и теперь их хрен перевоспитаешь. Разве что в третьем-пятом поколении.

Сдёрнул я скатерть с ужином со стола на пол и мажордому выволочку отменную устроил.

— Не ждали вас, — бубнит под нос, оправдываясь, мажордом. — Только на строителей готовили…

— Да такую жратву не то что люди, — рычу, — собаки хавать не будут, а свиньи, ежели отважатся, так через час копыта отбросят! Если и завтрак подобный подадите, всех к чёртовой бабушке уволю!

В общем, поужинали мы с Сашком всухомятку копчёностями заморскими, по паре стопок пропустили — так сказать, новоселье обмыли — и спать каждый в свою комнату отправились. Хотелось, конечно, не пару стопок опрокинуть, а хотя бы пару стаканов засосать, но я сдержался. Всё-таки завтра «на работу»…

К счастью, завтрак вполне приемлемый подали. Конечно, до Пупсика местным кулинарам далеко, но, с другой стороны, заказанный с вечера мой фирменный завтрак — яичницу с беконом и помидорами — как испортить можно? Я и ума не приложу, откуда в таком случае руки торчать должны.

Перехватил я наскоро, кофе, к удивлению, вполне сносным запил, и поехали мы в Думу. Мы — это я, Сашок и трое «секьюрити».

Не успели и километра по моей частной дороге проехать, как, гляжу, на обочине бомж замызганный руку вверх тянет, голосует, значит. Шофёр на него, естественно, ноль внимания, «секьюрити» же подобрались, полы пиджаков пораспахивали — как бы бомж не швырнул чего, — а я гляделки свои вовсю на него вытаращил. Это что, в столице само собой разумеющееся, чтоб лимузины бомжей по их просьбе куда надо подбрасывали?!

Проносимся мы мимо, я в морду бомжа немытую, с двухнедельной щетиной заглядываю и вдруг узнаю его. Это же мой писака!

— Стоп! — ору так, что перепуганный водила по тормозам изо всех сил врезает, и машину чуть ли не поперёк дороги разворачивает.

— Сдавай назад! — командую.

Сдаёт водила, а я сквозь заднее стекло пристально на дорогу смотрю. Откуда здесь писаке моему взяться, каким-таким образом он в Москву добраться мог — не с неба же упал?

А он, хмырь ещё тот, и шагу машине навстречу не делает, стоит, ухмыляется.

Открываю я дверцу, «секьюрити» тоже вроде бы рыпнуться за мной хотят, но я их стреножу:

— Сидите. Там вам делать нечего — сам разберусь.

Вылезаю из лимузина, к писаке подхожу.

— Здравствуйте, Борис Макарович! — лучится радушием писака. — С новосельем вас!

Киваю снисходительно, но молчу, продолжения жду.

— Вот, очередная порция вашего жизнеописания, — достаёт он из-за пазухи стопку листков мятых.

Беру я ошарашено эту кипу и шизею про себя тихо. Это же надо — ради двадцати баксов в такую даль переться! Небось, билет на поезд раз в двадцать больше стоит. Впрочем, судя по одёжке писаки, он сюда зайцем в товарняке добирался, причём в вагоне открытом, угольком затоваренным.

Протягиваю ему машинально двадцатку, он берёт, но в этот раз не благодарит, а укоряет легонько:

— Что вы, Борис Макарович, такая такса разве что для провинции приемлема! Москва — город дорогой, тут моё творчество полтинника стоит.

Безоговорочно добавляю ещё тридцать баксов, сверху донизу его фигуру оглядываю и вдруг чувствую — червячок к нему жалостливый во мне шевелиться начинает. Писака-то мой совсем опустился: костюмчик грязный, рваный, лицо опухшее, в щетине двухнедельной крошки какие-то белые застряли — наверняка только водкой питается, лишь корочкой хлебной занюхивая, да в канавах ночует. Там же на машинке и «мемуар» мой шлёпает.

— Ты где остановился? — спрашиваю сочувственно.

— Есть места, — скалится писака, — где творческих людей ещё привечают, — и машет рукой в лес куда-то.

— Может, ко мне в усадьбу переберёшься? — предлагаю спонтанно. — Сносно жить будешь.

— Нет уж! — смеётся писака и головой отрицательно мотает. — Я — птица вольная, в клетке хирею. Полёт мысли высокой лишь на свободе возможен, а на хозяйских харчах мозги мхом обрастать начинают.

Кланяется он мне с достоинством, в карман баксы прячет.

— За денежку спасибочки, — говорит. — И… и до скорого свиданьица!

Разворачивается он и походкой независимой в лес направляется.

Как же, птица вольная, думаю себе язвительно, в спину ему глядя. Держи карман шире! На меня по заказу пашешь, деньги за это получаешь. Вот тут тебе и вся воля твоя. В обоих смыслах, гусь ты мой лапчатый…

49

В канцелярии Думы клерк какой-то невзрачный быстренько мне документы оформил, выдал под расписку карточку для электронного голосования и давай затем агитировать в проправительственный блок вступать. Мол, мне как бизнесмену крупному самая туда дорога.

Знаем мы эти альянсы кладбищенские, думаю себе. Шаг вправо, шаг влево — ахтунг, фойер! — и только ошмётки кровавые в разные стороны полетят. Однако смекалка природная не велит наотрез отказываться, потому корректненько так отвечаю, что подумаю над столь лестным предложением, но пока независимым депутатом останусь.

— Смотрите, — продолжает улещивать клерк, — в двух комитетах у нас места зампредседателей зарезервированы, одно можем вам предложить.

«У кого это — у нас? Ты вроде из обслуги, к депутатскому корпусу не принадлежишь…» — чуть не срывается с языка, но благоразумие вновь уста мне опечатывает. Вот она, «пятая колонна» в Думе! Все «шестёрки» здесь на госслужбе находятся — а значит, правительству напрямую подчиняются.

— Буду иметь в виду, — улыбаюсь многообещающе, и мы расстаёмся с виду весьма довольные друг другом.

Заседание Думы началось для меня очень даже приятственно. Спикер представил всем присутствующим нового коллегу, то бишь меня, попросил любить и жаловать, а также выразил надежду, что, хотя до каникул и осталось всего две недели, я приму посильное участие в законокрючкотворстве. Похлопали мне в ладоши депутаты жиденько, раскланялся я, сосед — лысенький бодрячок — руку пожал.

На том «торжественная» часть закончилась, и началась сплошная рутина. На повестке дня весьма животрепещущий вопрос оказался — закон о запрещении использования чиновниками всех рангов автомобилей с правосторонним управлением, который уже пару раз обсуждали-утверждали, однако президент по своей привычке вредной артачиться всё никак не подписывал и взад возвращал. Может, возвращая, он имел в виду самый что ни на есть прямой смысл, поскольку, как просекаю, эту бумагу только в сортире для зада использовать можно, но тогда почему так прямо и не сказал? Ох уж мне эти игры аппаратные! Главное, позаковыристей завернуть, а о пользе для державы никто и не думает. Зато накал страстей какой! Нацпатриоты глотку рвут, что этим самым законом они отечественное автомобилестроение на должную высоту вознесут, а дерьмократы им палки в колёса вставляют — а как же, мол, с правами человека в этом вопросе? Ущемлять изволите, господа русофилы!