Планета Багровых Туч ( Собрание сочинений: В 11 т. Т. 1: 1955–1959 гг.)

― Так… Ракетодром «Урановая Голконда номер один» готов к приему первых планетолетов,― сказал высоким, звенящим голосом Ермаков.― Семнадцать сорок пять, шестнадцатого сентября, 19.. года…

Все молчали. Ермаков поднял руку и торжественно, громко и ясно провозгласил:

― Мы, экипаж советского планетолета «Хиус», именем Союза Советских Коммунистических Республик объявляем Урановую Голконду со всеми ее сокровищами собственностью человечества!

Быков подошел к маяку и прикрепил к шестигранному шесту маяка широкое полотнище. Ветер подхватил и развернул алое, казавшееся в багровых сумерках почти черным, знамя с золотой звездой и великой старинной эмблемой ― серпом и молотом,― знамя Родины.

― Ура! ― крикнул Юрковский, а Дауге захлопал в ладоши.

На этом торжественная церемония окончилась.

Вернувшись в транспортер, Ермаков сразу же присел К приемнику, а Юрковский снял шлем, потянулся и, отчаянно зевнув, повалился на свою постель.

― Итак, Иоганыч, чем станешь угощать? ― осведомился он.

И тут Быков вспомнил: сегодня день рождения Иоганыча. Еще когда устанавливали первый маяк, Дауге говорил об этом и торжественно приглашал «отпраздновать сию знаменательную дату посредством посильного поглощения пития и закусок с произнесением соответствующих речей». Приглашал в стихах:

Быков весело улыбнулся и спросил:

― А где же обещанные яства?

Дауге засуетился, принялся копаться в своем мешке ― извлек старательно обернутую в бумагу бутылку, две коробки рольмопса и толстый ломоть копченого латышского сала. Все эти прелести не входили в обычный рацион межпланетников. Дауге ухитрился протащить их сюда контрабандой. Быков расстелил салфетку, вынул из буфетного шкафчика стаканчики, вилки, хлеб в полиэтиленовой упаковке. Юрковский крякнул, произнес значительно: «Однако!» ― и придвинулся поближе к импровизированному пиршественному столу. Внутренность бронированной машины сразу приобрела праздничный вид. Стало хорошо и необычно. Дауге развернул бутылку, поставил ее в центре салфетки и с вожделением потер руки. Юрковский причесался. Быков подумал и повязал галстук поверх спецкостюма, чем поверг именинника в радостное изумление.

Пока длились эти многообещающие приготовления, Ермаков, не снимая шлема, сидел у рации. Кончив какие—то расчеты, он принялся вызывать «Хиус». Но эфир молчал. В репродукторе хрипело, выло, каркало. Михаил Антонович не откликался. Ермаков выключил аппаратуру, устало стащил колпак и аккуратно повесил его на стену. Быков с удивлением заметил, как потемнело и посуровело лицо командира. Ермаков был чем—то очень сильно обеспокоен. Обеспокоен сейчас, когда пройден такой тяжелый и многотрудный путь, когда осталось только отдать Крутикову приказ и ждать прибытия «Хиуса» на новый ракетодром? Странно… Алексей Петрович ухватился за нижнюю губу.

― Товарищи, предлагаю всем отдыхать и…― Ермаков замолчал, с удивлением рассматривая веселых друзей; брови его поднялись.― Что это вы затеяли?

— На вечер, данный в честь мою…― упавшим голосом начал Дауге. Выражение лица командира поразило его.― Анатолий Борисович! Ведь сегодня праздник… в известном смысле ― завершение…

— Он ― новорожденный, Анатолий Борисович! ― весело сказал Юрковский, трудясь над бутылкой.― Выпьем по глотку коньяку, поболтаем.

Ермаков посмотрел на него, на смущенного Иоганыча, на бравого Быкова (тот торопливо прикрыл ладонью глупый галстук). Глаза его потеплели.

― Давайте,― сказал он и сложил карту, расстеленную на столике около рации.

Все чинно расселись вокруг салфетки.

— Будет тост? ― осведомился Ермаков, принимая из рук Юрковского желтый стаканчик.

— Обязательно,― ответил тот и торжественно произнес: ― Сегодня мы празднуем двойное событие! Сегодня родился большой Г. И. Дауге и маленький ракетодром «Урановая Голконда». У обоих большое будущее, оба дороги нашему сердцу. Живите, растите и размножайтесь! Ура—ура—ура!

За стеной посвистывал раскаленный ветер, темный песок намело вокруг «Мальчика». Чужая черная ночь обступила со всех сторон маленький уютный уголок жизни и света.

― Хороший роль—мопс,― сказал Юрковский, сосредоточенно наматывая на вилку аппетитную рыбью тушку.― Очень люблю роль—мопс…

Иоганыч покачал головой и, обратившись к Ермакову, сказал:

― Между прочим, с роль—мопсом у меня произошла любопытнейшая история. Вернее, не с роль—мопсом, а… Представьте, Гоби, пустыня, несколько палаток ― геологическая экспедиция. На триста километров ни одного жилья, дичь, прелесть. И была у нас, молодых практикантов, бутылочка коньяку и заветная баночка роль—мопса. Ждали мы какого—либо высокоторжественного события, чтобы, значит…― Дауге выразительно щелкнул пальцами.―

Ну—с, дождались. Вот как теперь, день рождения одной… одного товарища. Собрались мы у нашей палатки, все практиканты, шесть человек. Откупорили коньяк, нарезали хлеб, помыли руки.

Положили все это на футляр для теодолита, и, как сейчас помню, я принялся под жадными взорами ребят вскрывать вожделенный роль—мопс. Понимаете, все баранина, ветчина… Остренького хотелось ― сил нет! И вот, едва я вскрыл…

Дауге сделал паузу. Быков нетерпеливо покашлял и сказал:

— Вскрыл ― и что?

— Понимаете, я даже не помню, как это случилось. Я случай но взглянул поверх голов товарищей ― они все, конечно, наклонились к банке ― и вижу: по склону соседнего бархана ползет, извиваясь, преогромный сизый червяк… Настоящий удав, боа—констриктор… Весь в этаких кольцах…

— Врешь! ― убежденно сказал Юрковский.

— Погодите, Владимир Сергеевич! ― сердито остановил его Быков.― Дайте рассказать.

— Не вру, Володя. Это был олгой—хорхой.

— Олгой… кто? ― спросил Быков.

— Олгой—хорхой,― повторил Дауге.― Кажется, единственное сухопутное животное на Земле, вооруженное электричеством.

Юрковский сдвинул брови, вспоминая.

— Олгой—хорхой… Кажется, впервые описан в одном из гобийских рассказов Ивана Ефремова полвека назад. Так?

— Так,― согласился Дауге.― Потом выяснилось, что за эти полвека мы были не то третьей, не то четвертой экспедицией, которая видела его.

― И что же случилось? ― не утерпел Быков.

Дауге вздохнул:

— Ничего особенного, конечно. Я заорал и вскочил на ноги. Роль—мопс вывалился в песок. Мы побежали в палатку за ружьями, а когда вернулись… Он развел руками.― Никаких шансов. Электрический червяк скрылся.

— Досталось тебе, наверное, от ребят,― сказал Юрковский и снова потянулся к роль—мопсу.

— Ну нет! До самого конца экспедиции только и было разговоров, что об олгой—хорхое.

— Я вот ничего подобного не видел в пустыне,― заметил Быков.

Дауге объяснил, что олгой—хорхой водится, вероятно, только в самых жарких и пустынных областях монгольской Гоби.

Быков, чувствуя себя почему—то не в своей тарелке, принялся расспрашивать Ермакова о плане дальнейшего покорения Венеры. Ему хотелось заставить командира разговориться. Но тот отвечал сдержанно и скучновато. Готовится к вылету «Хиус–3», он перебросит на Голконду большую группу специалистов. Начнется оборудование промышленного комбината по переработке ядерного горючего. Одновременно, конечно, будет происходить расширенное исследование поверхности планеты.

— Да что там говорить,― легкомысленно помахивая рукой, вставил Юрковский,― с Венерой покончено. Дорога проложена, семафор открыт, как говорили наши предки в те времена, когда еще были семафоры. И новые дороги пройдут не здесь.

— Межзвездная астронавтика, конечно? ― сказал Ермаков, улыбаясь одними губами.

— Именно! Перелет Земля ― 61 Лебедя. Это ― новая дорога!

— Это сколько же времени лететь? ― с сомнением спросил Быков.

— Десять лет туда и десять обратно. Двадцать лет полета с нашими скоростями.